Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии

Страх перед дурными влечениями, правящий всем миром, очень серьезно затруднял работу аналитических терапевтов, без сомнений принявших представление об абсолютном антагонизме между природой (инстинкт, сексуальность) и культурой (мораль, труд и долг)и вытекающий отсюда тезис о том, что "переживание влечения" противоречит выздоровлению. Прошло много времени, прежде чем я освободился от страха перед этим "переживанием влечений". Оказалось, что асоциальные влечения, наполняющие неосознанную душевную жизнь, лишь тогдазлы и опасны, когда блокируется разрядка энергии, легко достигаемая в нормальных любовных, отношениях.В противном случае существуют лишь три болезненных выхода: дикое, саморазрушающее следование инстинктам(мании, алкоголизм, преступления, вызванные чувством вины, психопатическая импульсивность, убийство на сексуальной почве, изнасилование детей и т. д.), неврозы характера, вызванные воспрепятствованием влечениям(невроз навязчивых состояний, истерия страха, истерия превращения), и функциональные психозы(шизофрения, паранойя и меланхолия, маниакально-депрессивные психозы). Я не говорю о невротических механизмах, проявляющихся в политике, в войнах, в брачной жизни, в воспитании детей и представляющих собой следствия генитальной неудовлетворенности масс.

Обретая способность к полному генитальному самоотречению, больные изменяли всю свою сущность так быстро и радикально, что я поначалу не осознавал этого изменения. Я не понимал, как тягучий невротический процесс мог допустить такой быстрый поворот. Исчезали не только невротические симптомы страха, но изменялась и вся сущностьчеловека. Я не мог теоретически классифицировать происходившее. Исчезновение симптомов я понял благодаря устранению застоя сексуальной энергии, до тех пор питавшей их. Изменение же характера не поддавалось клиническому пониманию. Казалось, что генитальный характер функционирует по другим, до сих пор неизвестным законам. Я хотел бы пояснить это на некоторых примерах.

Больные внезапно начинали воспринимать моральные оценки со стороны окружающих как нечто чуждое и странное. Пусть даже прежде они защищали сколь угодно строгое добрачное целомудрие - теперь находили это требование гротескным. У них больше не было "контакта" со своими прежними взглядами, они как бы отстранялись от них. В ходе работы изменялся характер социальных реакций пациентов. Если прежде они работали механически, не показывая своего отношения к работе, рассматривая ее как необходимое зло, с которым приходилось мириться, не особенно об этом размышляя, то теперь стали разборчивы в выборе характера труда. Если они не работали до сих пор из-за невротических нарушений, то у них возникала теперь глубокая потребность в труде, приближенном к жизни, который интересовал бы их лично. Если выполнявшаяся ими работа была пригодна для удовлетворения душевных интересов, то пациенты расцветали. Если же работа была механической, как, например, труд служащего, торговца или адвоката средней руки, то она превращалась в почти невыносимое бремя.

В таких случаях мне было нелегко справляться с возникавшими трудностями - ведь мир не был ориентирован на учет трудовых интересов людей. Педагоги, которые до сих пор придерживались хотя и либеральных, но все же не слишком критических взглядов на воспитание, начали воспринимать обычный способ обращения с детьми как болезненный и невыносимый. Короче говоря, сублимация движущих сил в процессе труда протекала по-разному, в зависимости от характера труда и социальных отношений. Постепенно я сумел выделить два направления. Одно заключалось в личном врастании в социальную деятельность с полной отдачей, другое означало резкий протест душевного организма против механической,бессодержательной работы.