Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии

"Мораль" становится диктатурой, если она отождествляет естественное чувство жизни, свойственное людям, с порнографией. Хочет она того или нет, таким образом мораль позволяет продолжиться существованию сексуальной грязи и допускает гибель естественного любовного счастья людей. Необходимо резко протестовать в тех случаях, когда аморальными называют людей, которые основывают свое социальное поведение на внутренних законах, а не на формах внешнего принуждения. Мужчина является мужчиной, а женщина - женщиной не потому, что они получили благословение, а потому, что они чувствуют себя мужчиной и женщиной. Мерой настоящей свободы является внутренний, а не внешний закон. Морализаторское лицемерие - опаснейший враг естественной нравственности. Его можно победить не посредством какого-либо другого вида принудительной морали, а только с помощью знания естественного закона, управляющего сексуальным процессом. Естественное моральное поведение предполагает свободу естественного жизненного процесса.Напротив, принудительная мораль идет рука об руку с болезненной сексуальностью.

Линия принуждения является линией наименьшего сопротивления. Легче требовать дисциплины и авторитарными методами добиваться ее осуществления, чем воспитывать в детях радость самостоятельного труда и естественное сексуальное поведение. Легче объявить себя всеведущим вождем, ниспосланным Богом, и декретировать, что должны думать и делать миллионы людей, чем подвергнуть себя испытанию в борьбе мнений между рациональным и иррациональным. Легче настаивать на уважении и любви, предписанных законом, чем завоевать дружбу человечным поведением. Легче продать свою независимость за материальную обеспеченность, чем вести самостоятельную жизнь, проникнутую сознанием ответственности, и быть господином самому себе. Удобнее диктовать подчиненным их поведение, чем направлятьэто поведение при уважении индивидуальности других. Поэтому жизнь при диктатуре всегда кажется легче, чем при настоящейдемократии. Поэтому удобный демократический лидер .завидует диктатору и пытается подражать ему. Легко повторять общие слова, говорить правду - трудно.

Поэтому тот, кто не верит в живое или потерял такую веру, стал добычей тайного страха перед жизнью, порождающего диктатуру. Живое само по себе "разумно",но оно превращается в гримасу, если ему не дают проявиться. Став гримасой, жизнь может только вызвать страх. Поэтому лишь знание жизни способно прогнать страх. Каким бы ни стал в грядущие века в результате кровавых битв наш расшатавшийся мир, наука о жизни сильнее всей враждебности к жизни, сильнее тирании. Галилей, а не Нерон, Пастер, а не Наполеон, Фрейд, а не Шикльгрубер создавали технику, боролись с эпидемиями, изучали душевный мир, то есть обеспечивали наше бытие. Другие всегда злоупотребляли успехами великих для уничтожения жизни. Корни естественной науки лежат бесконечно глубже и оказываются гораздо сильнее, чем какая бы то ни было фашистская идеология сегодняшнего дня и порождаемая ею шумиха.

Нью-Йорк, ноябрь 1940 г.

В.Р.

Биологическое и сексуальная наука Фрейда.

Моя только что охарактеризованная научная позиция формировалась в 1919-1921 гг. на Венском студенческом семинаре по проблемам сексуальной науки. Никакая схема, ничье мнение не управляло развитием моих взглядов. Следует исключить и аргумент, согласно которому человек со странной биографией, насыщенной комплексами, оказавшийся вне приличного общества, намеревается навязать другим людям свои фантазии о жизни. Верно, что моя предыдущая жизнь, бурная и богатая опытом, дала мне возможность по-новому воспринимать факты, своеобразие исследуемого материала и результаты, которые оставались закрытыми для других.

До вступления в октябре 1920 г. в Венское психоаналитическое объединение я приобрел многосторонние знания в сексологии и психологии, а также в естественных науках и натурфилософии. Это звучит нескромно, но скромность там, где она не к месту, - не добродетель. Нет здесь и никакого колдовства или особой "ловкости рук". Изголодавшись от ничегонеделания за четыре года первой мировой войны и будучи одарен способностью учиться быстро, глубоко и систематически, я бросался на все достойное изучения, что мне только попадалось. Я не особенно часто засиживался в кафе и разных компаниях, уделял также мало внимания прогулкам или потасовкам - обычному времяпрепровождению студентов.