Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии

Тот, кто допустил осуждаемую сексуальность при сохранении отпора, должен начать ощущать внешний мир как нечто странное. Ведь и мир ставит такого человека как чудака вне своих границ. Мир сексуальных ощущений настолько непосредственно приближается к душевнобольному, что тот должен выпасть из обычной системы мышления и жизни. При этом он часто блестяще различает сексуальное лицемерие окружающего мира, приписывая в результате врачу или родственнику то, что сам непосредственно чувствует. Чувствует же он действительность, а не ее фантастическое восприятие.

Люди "полиморфно извращены", и вместе с ними проникнуты извращенностью их мораль и институты. На пути этого потока нечистот и асоциальных стремлений установлены серьезные преграды. Внутри каждого человека таковыми являются моральные воззрения и тормоза, а извне, в масштабах всего общества, - полиция нравов и общественное мнение. Следовательно, чтобы быть в состоянии существовать, люди должны изменять самим себе, принимать искусственные формы жизни и взгляды, которые они сами и создали. То, что им чуждо, что в длительной перспективе является тягостным, они воспринимают теперь как нечто исконное, как "вечную моральную сущность человека", как "собственно человеческое" в противоположность "звериному".

Этой раздвоенностью объясняются многие фантазии на тему изменения существующего порядка, в соответствии с которыми пациенты запирают в палатах своих надсмотрщиков и врачей в качестве больных. Правы именно они, а не другие. Это представление не так уж далеко от истины. Его рассматривали люди великого ума, в том числе Ибсен в своей драме "Пер Гюнт". Каждый в чем-то прав. В каком-то определенном пункте должны быть правы и душевнобольные, только в каком? Конечно, не в том, о чем они говорят. Но если установить контакт с душевнобольными, то они оказываются в состоянии очень разумно и серьезно беседовать о многих странных явлениях жизни.

Тот, кто до сих пор внимательно следил за моими рассуждениями, почувствует диссонанс. Ему надо было бы задаться вопросом о том, действительно ли причудливые, извращенные сексуальные ощущения душевнобольных представляют собой прорыв "естественного" начала в их душах. Являются ли естественными ощущениями жизни копрофагия. гомосексуальные фантазии, садизм и т. д.? В этом стоит усомниться. У шизофреника сначала прорываются противоестественные влечения, но на "заднем плане" шизофренического переживания располагается нечто другое, скрытое извращениями. Шизофреник переживает свое органическое ощущение, вегетативный поток, в понятиях и представлениях, которые он отчасти позаимствовал у бессознательного, отчасти приобрел в процессе отпора своей естественной сексуальности.

Даже человек, в среднем нормальный, осмысливает сексуальность, используя неестественные или извращенные понятия, например "трахаться", будь то немецкое "vogcln" или английское "to fuck". С упадком естественного сексуального ощущения органа человек утратил также понятие, обозначающее это ощущение. Если бы в сознании шизофреника прорывалось только представление о половом извращении, то он был бы лишен фантазий о гибели мира и космических процессах, а их место занимали бы лишь извращения. Специфика шизофрении заключается в телесном переживании живого, вегетативного, но переживание это не подготовлено, оно происходит в запутанной форме и изображается в повседневных представлениях об извращенной сексуальности. Если говорить о переживании жизни, то невротик и извращенец ведут себя в проявлениях этой сферы психики по отношению к шизофренику так же, как скупой мелкий торговец по отношению к щедрому взломщику сейфов.

Так к названным впечатлениям от наблюдения над летаргическим постэнцефалитом прибавились новые - от знакомства с шизофренией. Важными источниками моей последующей работы стали мысли о постепенном или быстром "вегетативном огрублении" и представление о "расщеплении единого и упорядоченного функционирования". Шизофреническая растерянность и беспомощность, смятенность и дезориентация, кататоническое блокирование и гебефреническое огрубление были для меня только различными видами одного и того же процесса, то есть прогрессирующего расщепления функционирования жизненного аппарата, единого в нормальных условиях. Единство жизненных функций стало постижимым на клиническом уровне лишь двенадцать лет спустя с разработкой теории рефлекса оргазма.