Функция: вы

Крайне озадаченный подобным везением, я сделал все, как она сказала. Электронный чек поздравил меня с ценным приобретением. Я отсчитал нужную сумму, ткнул деньги под ноутбук. Подхватил карандаш, записал в паспорт код, чтобы распечатать билет в аэропорту. Закрыл карандаш, отложил карандаш, вспомнил, что обычным карандашам не делали колпачков и кисточек вместо ластиков, а значит это карандаш для глаз или бровей, или всего сразу, а значит, планировщик года был снова на коне. Я подоткнул под ноутбук еще одну купюру – за издержки – и тогда переплывающая из зеркала в зеркало Мия, с прозрачной сумкой, похожей на мыльный пузырь, сказала:

– Не надо. Это за Влада. Он сказал, ты спас ему жизнь.

Меньше всего я чувствовал себя спасителем Влада. Это не было выбором или каким-то героическим поступком, я сделал то, что считал нужным, о чем ей честно сообщил.

– Он очень ценит, что ему осталось, – вздохнула Мия.

– Осталось?

Фея прошла к шкафам, тянущимся вдоль стены. Я встал, приблизился:

– В каком смысле – осталось?

– Влад умирает, – ответила Мия, перекладывая вещи на полки.

Я настолько не поверил, что это было даже неприлично:

– В смысле? Как?

– У людей это называется старение. Но, кажется, когда стареют дети, это называется генетический изъян.

Ни красочная голливудская гримерка, ни веселые голоса внизу не вязались с тем, что она только что сказала. Но я вспомнил Эдлену. Вспомнил шприц, который мы потратили на Шарлотту. И то, что следующий будет только в феврале.

– Это как-то связано с дрезденской чумой?

Мия вздохнула:

– Дрезденская чума… Это бренд. Архонтам выгодна иллюзия, что у них большой арсенал запугивания. В действительности, это не штамм, а стадия жизни. Владу известно только умирание. Его атра-каотика находится в предтерминальной стадии с первых дней жизни, и убивает его даже с большей слепотой, чем остальных.

– Но… Я не понимаю. Как могут возникнуть генетические проблемы, когда энтропы сами собирают себе генофонд?

– Такова плата. Их предок попытался переиграть эволюцию. На ее же поле. Он проиграл.

Я был так ошарашен, что пропустил мимо ушей это странное их. Спросил только:

– Сколько ему осталось?

– Столько, сколько архонты будут нуждаться в системе сдержек и противовесов.

Мия продолжила раскладывать вещи, а я вернулся к ноутбуку, чувствуя нарастающую межреберную боль. Дело было не во Владе. Не только в нем. Влад был лишь очередным напоминанием о том, что все уходили и все умирало, и даже самые компанейские, добрые и преданные (не он, не я), в конечном счете останутся одни. Почему все так устроено? Почему мы не можем спасти друг друга? И даже когда можем, когда что-то получается, находится миллиард тупых препятствий, оговорок, сносок мелким шрифтом, что сковывают нас по рукам и ногам, оставляя безнадежно наблюдать за чужим одиночеством в смерти.

– О… Совсем другое дело!

Влад поставил передо мной кружку, плюхнулся на соседний стул.

– Если тебе нужно выговориться, я тут, надежный и теплый.

– Все в порядке, – выдавил я, но поверил бы мне только слепой. И глухой. Одновременно.

– Ты не сказал ему? – вздохнула Мия, приблизившись.

– Что ты повелительница депрессии и муза поэтов-самоубийц? Уклончиво намекнул. Скучно быть хорошим. Но он же синтроп. Он быстро вытравит тебя из себя, еще и в ответ укусит.

В кофе распухали подтопленные зефирки. Я пялился на обволакивающие струйки пара, пока до меня доходил смысл его последних слов:

– Погоди… Так то, что я сейчас чувствую…

– Да. Это Мия. Грусть и тревога – тоже вдохновение.

Я моргнул:

– Ах ты, мудак…

– Ты слишком зажатый. Это кончится нервным срывом.

– Нахер иди.

Я резко встал.

– Я из лучших побуждений, честно! – всплеснул руками Влад. – Ты был настолько «в порядке», что спрашивать тебя о Снежке было все равно что добить. Рядом же с Мией душевная боль всегда находит выход. – Влад пригубил второй кофе, невозмутимо встретил мой, вероятно, озверевший взгляд. – Днем все только и болтали, что ты уехал за ней, едва волоча ноги. Вы звезды внутреннего таблоида, малой. Но ты вернулся. А она?.. Узнала хотя бы, кто управлял тварями?

Я протер лицо и пообещал себе, что не скажу больше ни слова. Ну, кроме:

– Нет.

Он отставил кружку.

– Прискорбно. Она казалась такой… Замотивированной. Что же случилось?

– Влад, нет!

– Но ты погрустил! Тебе полегчало!

– С чего бы?! Если ничего не исправить, почему мне должно полегчать?!

С глубоко озабоченном видом он не стал меня перебивать.

– Мы вроде как… Не знаю, как правильно сказать! Мы больше не дубль-функция.

– Ого… А так можно было?

– Типа того.

– Вы расстались, – сказала Мия. – Так это правильно сказать.

– Нет. – Я мотнул головой. – Мы не… Мы не были теми, кто может расстаться.

Влад истончил усмешку:

– Небезразличными друг другу людьми?

Я уставился в сторону, чтобы не видеть его кривляний. Не этих даже, а в ответ на:

– Типа того.

Потому что суть он уловил мгновенно.