Функция: вы

Я оглядел Нимау, Русалку за ней. Я знал, что соглашусь – а какой был выбор? – но, сделав это, хотел навсегда запомнить: если я еще хоть раз позову ее, по своим причинам или она заставит меня, я сломаю чью-то жизнь. Настоящую. Принадлежащую не ей, чтобы там Стефан ни заливал про имущественное право плоти.

– Когда мы уйдем отсюда, вместе, вы обещаете отпустить Русалку там, где ее не поймают? Хотя бы сразу.

Габриэль недовольно фыркнула, но промолчала.

– Когда ты будешь знать мое имя, – протянула с усмешкой Нимау, – я буду делать все, что ты попросишь. Для того, чтобы ты звал меня снова. Мои связи, ресурсы и тела, из тех, что верят в мифы… – Она подалась вперед, прижимаясь к автомату. – Все станет твоим, лучиночка. Лишь за одно новое слово.

В последние секунды незнания его я снова посмотрел в потолок. Полтора часа, подумал, это даже неплохо. Ведь я понятия не имел, как связаться с Дедалом внутри системы. Как, стоя в реальной кирхе перед Нимау, в воображаемой больнице с Габриэль, оказаться не просто где-то – как-то – с кем-то еще, но на ином уровне восприятия.

– Если я тебя выпущу, – спросил я у Габриэль. – Ты справишься за полтора часа?

Она шумно, медитативно выдохнула:

– А как же твои принципы?

Я неиронично развел руками:

– Принципы? Ты о том, чем я прикрываю трусость?

Габриэль вспыхнула.

– Ты идиот. Наивняк. И будущий завсегдатай френд-зоны. Но не смей называть себя трусом. Я не часть труса.

Я сдавленно усмехнулся:

– Найди Дедала. Узнай, куда направляется Стефан. И не разовыми координатами, которые мне все равно некуда вбивать, а что-то, ну, поконкретнее.

– Принято.

– Как можно быстрее.

– Эй! Я в курсе. Это вообще-то мой план!

Я отпер палату, распахнул дверь широко-широко. Габриэль не выходила. Она смотрела на меня, а я смотрел на нее, и, не знаю, наверное, мы оба думали, что с такими закидонами в мире без Дедала мне пришлось бы изрядно потоптаться у психотерапевтов.

– Ты не представляешь, как это сейчас модно.

– Представляю. Я смотрю кино.

Габриэль кивнула мне. Я кивнул Нимау.

– Хорошо, – сказал. – Я согласен. Так как вас зовут?

– Изволь на ты… – сощурилась она.

И назвалась.

Только я все равно не понял, кто она.

* * *

Жизнь – это электричество. Хор статической митохондриальной энергии, ждущей своего преображения. Так девочка думала отдельно от мальчика, и потому ее система была не белой и квадратно-покрашенной, а темной, пылающей трескучими электрическими зарядами высоко над головой. Девочка ориентировалась по ним, как по звездам. Большая жизнь порождала большой разум. Большой разум порождал большие мысли. Это могла быть притча, думала Габриэль, идя на усиливающийся треск, но вышла какая-то странная фантастика.

В месте, которое она искала и, наконец, нашла, грохотало меньше. Возможно, из-за стекла, из которого был сделан сферический купол огромной оранжереи. Над куполом чернела бездна. Габриэль всмотрелась в нее, но не увидела знакомых электрических созвездий. За куполом был чистый вакуум. Место, где не живут.

По полу вились корни и ползучие стебли, лианы и ростки, и Габриэль думала, что ступает по земле, пока в прогалах между растениями тоже не увидела стекло. Она опустилась на колени, развела руками стебли и траву. Внизу лежала темнота. Но не такая, как сверху. То есть, нет, такая же, но насквозь пронизанная гигантским, пульсирующим электричеством плетением. Ветвей, корней, лиан, стеблей. Они путались и расходились, обрывались и делились, вибрировали самим своим стремлением пробиться сквозь вакуум, и тьму, и куда более податливое стекло, и в том неукротимом стремлении служили опорой друг для друга.

Габриэль огляделась и увидела мужчину. Он тоже сидел на полу, к ней спиной, в старомодно клетчатом комбинезоне и самой садовнической шляпе из всех, что придумало человечество.

– Это система? Эволюция? Жизнь? – громко спросила она у него. – Что под нами?

Мужчина не ответил. Он отвел руку, и Габриэль увидела срезанную ветвь с крупными цветами. Сложная спираль лепестков напоминала раковину наутилуса. Они были сразу всех оттенков, но не слоями, как радуга, а одномоментно. Одним названием всех цветов.

Мужчина встал и вместе с ветвью направился вглубь оранжереи. Габриэль пошла за ним. Они долго шли, затем поднимались и, наконец, вышли к тому, что в месте, полно растений, можно было бы назвать поляной, если бы ею не оказался лежачий, иггдрасилевских масштабов ствол. Из него росли другие стволы, куда меньше, и ветви, и лозы, и ниспадающие мантии мхов. А еще стояли квадратные палатки. Маленькие, размером с улей. Теплое сияние расходилось от них кругами, а по краям рассыпалось на светлячков.

Мужчина и Габриэль прошли мимо множества палаток и, наконец, остановились у той, в которой было темно. Мужчина опустился на колени, откинул переднюю часть тента, и Габриэль увидела голый, обрезанный поверху саженец. Она перевела взгляд на цветущую ветвь, которую мужчина отложил, чтобы взяться за садовый нож.

– Прививка, – фыркнула. – Очевидная метафора. Невиданной красоты растение, привитое к чужим корням.