Функция: вы

Криста приблизилась, толкнула меня в грудь. Я отступил. Она снова ударила. Я шагнул назад. Эта безмолвная пантомима повторилась раза три, прежде чем она, и без того смотря, но не видя, отвернулась и загипнотизированно вернулась в пассату. Хлопнула дверь. Пыхнули стоп-сигналы. Машина выровнялась по разметке и плавно потекла назад.

Следя за ней, я ни на секунду не задумался, что все это надуманно, неправдоподобно. Что ее не должно было здесь быть. Я воспринимал лишь клочок дороги, деревья, пассату, отматывающую дорогу в обратном направлении, и то, как машина задним ходом проплыла мимо и снова начала отдаляться от меня. Десять метров. Двадцать. Медленно, будто по инерции.

Еще метров через пять машина покинула область, которую мой мозг воспринимал как «сейчас». И я подумал о «потом». О том, что еще будет. Ради чего я оказался здесь. Пассата остановилась, мигнули прорези фар. Я вышел на проезжую часть.

Криста вдавила педаль.

Свитер. Это был свитер. Пятно цвета в несущемся лобовом стекле. Я поднял раскрытые ладони, но оно все ярчало, и приближалось, и дорога между нами вибрировала, аккомпанируя перегретому аккумулятору. Пассата летела, не тормозя. Я тоже не планировал сдвигаться. Для меня, в сущности, не имело разницы, с каким реквизитом она это сделает. Со мной. Или с деревом. Или в метро. Это был бы конец для обоих.

Но потом Криста завопила – я скорее увидел, чем услышал, – и вслед пронзительно завизжали тормоза. Кристу швырнуло на руль. Я сделал три шага, всего три, в другое время даже б не заметил, и положил ладонь поверх капота. На нем уже была вмятина.

– Кто ты?! – вопила Криста. – Кто ты такой?!!

Пассата снова дернулась, но сразу застыла.

– Сними ногу с педали, – попросил я.

Криста вцепилась в волосы и бессловесно закричала.

– Тебе нельзя водить, – громко продолжил я. – У тебя даже прав нет. Сними ногу с педали и выйди из машины.

Я имитировал – не знаю, наверное, рациональное мышление. Какую-то взрослую материалистскую оптику, с которой было проще искать выживших в обломках. Потому что Криста вопила откуда-то с нижних слоев моего восприятия:

– Оставь меня в покое!!! Все кончено!!! Слышишь?! УХОДИ!!!

Я обошел капот, встал у запертой водительской двери:

– Открой, пожалуйста.

Заткнув уши ладонями, Криста снова закричала.

Я положил локоть на дверную арку, уткнулся в него лбом. Криста по-прежнему выла, как животное, а я стоял и ждал, когда у нее закончатся силы, даже не слушал. Мозг обезвреживал высокие частоты.

В какой-то момент внутри машины зазвонил априкот. Криста, кажется, швырнула его об пол, и он замолк. А потом зазвонил снова. И снова. Звонки повторялись с периодичностью, которую мне было сложно отследить из-за сломанного времени, но это было как в фильме ужасов. Только теперь без «как».

Наконец смартфон замолк. Крики, вопли тоже. Из салона доносились лишь нездоровые гортанные хрипы. Когда иссякли и они, я спросил:

– Как это случилось?

Юлия Домна. ФУНКЦИЯ: ВЫ

– Авария… Когда вырубило по всему городу… – Ее голос звучал как помехи. – Операция шла, когда авария…

Авария, согласился я.

– Генератор запустился не сразу… Через шестьдесят четыре секунды… Но это… Роман сказал… Скачок… И нехватка кислорода… Все из-за аварии.

Аварии, повторил я.

– Ш-шесть… Шестьдесят… Шестьдесят… И ее… А меня…

И меня.

И Стефана.

Нимау.

Ядро-тау.

Даже Ариадну на пару букв.

Сегодня нас всех звали «авария».

– Пожалуйста, – я вслепую пощелкал дверной ручкой. – Открой.

Криста, кажется, отдернулась:

– Кто бы ты ни был… Уходи.

– Очень хочу. Но не могу.

Она снова заплакала, хрипя, как утопленное радио. Мама, мамочка, как так. В чем теперь смысл, зачем, если без тебя. Это моя вина, я не думала, прости, прости, я же так люблю тебя, мамуля, мамочка, почему ты вместо меня, лучше я. Лучше я.

Не помню, в какой момент, но она все же открыла. Выбросилась мне в руки, и мы оба осели на асфальт. Было мокро и скользко. Но не холодно. Рвано и горько. Но негромко. Я гладил ее нечесаные, в зарождающихся колтунах волосы и молчал. Утешение – выдумка, продающаяся вместе с гробами, и одного мне хватило, чтобы запомнить.

Было странно думать о Кристе как о ребенке. О маленькой девочке, о ком-то меньше котенка. Горе сделало ее такой крошечной, что почти превратило в точку, и я знал, что это ужасная, взрослая, огромная ответственность – держать что-то столь хрупкое в руках. Нужно ли говорить, что я не справился. Ни до смерти Аделины Верлибр. Ни после.

Не важно, кто кого поцеловал. Главное другое: я не остановился. Пусть на механическом уровне, без сердца и восторга, я понимал, что делаю, и не прекратил. Это все, что я мог ей дать.