Фунт плоти

Разочарование и подавленность. Их в жизни Картера было столько, что с лихвой хватило бы на нескольких человек. И началось это с самого рождения. Разочарование и подавленность стали его неразлучными спутниками. Они сопровождали Картера везде, влияя на все, что он делал, и определяя каждый его жизненный выбор.

И тогда он стал учиться невосприимчивости к ударам судьбы. Из разговоров взрослых Картер достаточно рано узнал о желании матери избавиться от него еще во чреве. Казалось, мать не простила ему появления на свет и обращалась с ним так, будто он был ее живым позором, живым напоминанием о досадной ошибке. Он научился выдерживать вспышки ее раздражения. Смерть матери не стала для него трагедией. Картер не плакал по женщине, от которой за все годы не услышал ни одного доброго слова. Трагедией стала отправка в незнакомое, страшное место под названием «закрытая школа». Девятилетний темноволосый мальчишка умолял отца не посылать его туда. Разве они не могут жить вместе, как раньше? Но отец, которому он привык верить, почему-то отводил глаза и бормотал что-то невразумительное… Картер выдержал и это.

Потом он привык к ударам, и они уже не были такими болезненными. Это сделало Картера почти законченным циником. Он привык ожидать от людей и ситуаций только самого худшего. Такая стратегия имела ощутимое преимущество: Картера уже нельзя было застать врасплох. Высокомерие и наплевательское отношение к окружающему миру стали его броней и неплохо защищали от всей боли, которую ему продолжали причинять дерьмовые люди и дерьмовые обстоятельства.

Иногда ему встречались и другие люди, искренне удивлявшиеся, почему он такой злой. А каким же еще ему быть? Да, он был злым сукиным сыном и давным-давно принял это как факт. Картер не гордился своей злостью. Он ненавидел ее корни, но после всего, через что он прошел, остаться добреньким было просто нереально. Он смирился, думая, что таким останется до конца жизни.

Пока в его жизнь снова не вошла Персик.

Кэт.

Эта женщина с самого начала была для него полнейшей загадкой. Она умела довести его до умопомешательства: и в тюрьме, и сейчас. Конечно, со дня их первой взрослой встречи многое изменилось. Даже после их тесного сближения Кэт могла вышибить его из равновесия. Однако постепенно Картер убедился, что она же способна его успокоить.

После бурной ночи их первой близости, обнимая спящую Кэт, Картер вдруг испытал совершенно незнакомое ему чувство покоя.

Нет, у него тогда не выключились мозги. Присутствие Кэт не вызвало у него «духовного просветления». Картер в такую лажу не верил. Кэт удалось «прикрутить громкость» в его мозгу. Ее присутствие приглушило разочарование, подавленность и злость, которые обычно звучали на полную мощность. Картеру стало легче дышать. Пусть временно, но он снял свою броню и, не боясь подвоха, погрузился в новое для него состояние безмятежности.

Кэт была ходячим парадоксом. Ее слова и прикосновения заземляли его, а поцелуи возносили к небесам. Иногда его охватывал такой гнев, что он был готов сровнять Нью-Йорк с землей. И все из-за Кэт. Но только она умела рассмешить его и заставить улыбнуться. От ее объятий и ласк окружающий мир подергивался дымкой… и от ее словесных шлепков – тоже.

Кэт была соткана из ярких противоположностей, и Картер считал это совершенством. Как и саму Кэт.

Огонь и сила в сочетании с нежностью и восприимчивостью – вот что делало Кэт совершенно особой женщиной. Она умела быть свирепой, но она же бывала тихой и нежной. В ней невообразимым образом сочетались раскаленная лава и мягкое тепло. Картер обожал ее спонтанность и страстность, наполнявшую их отношения. И в постели, и вне ее она удивительно откликалась на каждое его прикосновение, каждый поцелуй.

В ней было собрано все, чего он хотел и в чем нуждался. Он нашел идеальную женщину. Это безмерно радовало и жутко пугало Картера.

Он до сих пор удивлялся, как он раскрылся перед Кэт, обнажив собственную незащищенность. Стоило ему вспомнить об этом, как его лоб покрывался испариной, а сердце начинало стучать с перебоями. Входя в Кэт, Картер и представить себе не мог, что его многолетняя броня получит столь сокрушительный удар.

Кэт не стала снимать его броню постепенно и осторожно, как снимают бинт с глубокой раны. Своими неистовыми, жаркими ласками, своим жарким шепотом она просто разорвала металл, обнажив ему сердце. Картер оказался в опасном положении.

Он теперь не представлял себе жизни без Кэт. Сама мысль о том, что он может ее потерять, вызывала удушающий страх. Все прежние горести, все прежние удары судьбы выглядели пустяками в сравнении с лавиной боли, которая захлестнула бы его, если бы Кэт разорвала с ним отношения. При всем его внешнем агрессивном пофигизме и наплевательстве, он чувствовал себя раскрытым нараспашку. Раскрытым ею. Кэт удалось проникнуть в такие уголки его существа, которые Картер давным-давно считал выжженной пустыней. Но стоило ей коснуться их, и они снова пробудились к жизни.