Фунт плоти

Ева подошла к Харрисону, испытывая целую гамму чувств. Любовь. Вину. Смущение. Желание попросить прощения. Она села на стул, где раньше сидела Кэт, и стала молча разглядывать его профиль. Подбородок успел покрыться точечками щетины. Темно-карие глаза внимательно и с тревогой смотрели на нее. Похоже, он забыл о стакане с недопитым виски. Ей нужно было столько сказать Харрисону, но первым номером в ее списке значилась Кэтрин. Нужно помириться с дочерью, прежде чем та улетит со своим ненаглядным Картером.

Ева в нерешительности остановилась возле двери на заднее крыльцо.

– Просто расскажи ей о своих чувствах, – посоветовал Харрисон, продолжая разглядывать стол.

– Я не знаю, как это сделать, – призналась Ева.

– Знаешь.

– Мы с ней успели так отдалиться.

– Ничего, сблизитесь. Будь честна с ней. – Харрисон снял фуфайку и протянул Еве. – Надень. На дворе холодно.

Ева взяла фуфайку, благодарно улыбнувшись ему:

– Харрисон, прости меня. Я люблю тебя. Очень.

– Знаю, – ответил он, впервые за все это время взглянув на Еву.

Она наклонилась и поцеловала его в уголок рта. Харрисон вздохнул.

– Иди, – тихо, но решительно произнес он.

Регги, которому давно надо было на улицу, радостно заскреб когтями по полу. Ева надела фуфайку Харрисона, утопая в одежде, несоразмерной ее фигуре, и наслаждаясь запахом любимого человека. Она медленно толкнула дверь и сразу же увидела дочь и Картера. Крепко обнявшись, они сидели на верхней ступеньке.

Прильнув к виску Кэт, Уэс что-то шептал ей на ухо. В воздухе пахло холодом и сигаретным дымом. Щелчок двери заставил Уэса обернуться.

Ева кивнула ему. Картер ответил кивком. Кэтрин тоже обернулась. Лицо дочери было непроницаемым.

Уэс поцеловал Кэтрин в щеку и улыбнулся.

– Не буду вам мешать, – сказал он, направляясь к двери.

– Спасибо, Уэс. – Ева сглотнула, потом осторожно подошла к дочери. – Можно присесть?

– Садись, если хочешь.

Ева села. Потянулись минуты. Обе молчали. Как Ева могла перевести в слова свою любовь к дочери? Такое не удается ни одной матери. Искренняя материнская любовь безгранична, и ее не выразишь никакими словами.

Больше всего Ева сейчас боялась сказать что-нибудь опрометчивое.

– Кэтрин, я благодарна, что вы оба здесь.

Кэтрин молчала. Только по легкому дрожанию губ Ева могла догадываться, что́ творится в душе ее девочки. У Дэнни тоже дергались губы, когда он нервничал. Ева понимала: дочь нервничает не из-за Картера. Из-за нее. У Евы защемило сердце, готовое разорваться пополам.

– Я хочу попросить у тебя прощения, – с тяжелым вздохом произнесла Ева. – Дорогая, я тебя очень, очень люблю. И очень хочу, чтобы наши отношения стали прежними. Я себя ненавижу за эти ссоры с тобой.

– Нет, мама. Прежними наши отношения уже не будут. Слишком много всего произошло.

Ева подавила тревогу, уже подступавшую к горлу.

– Если тебе не хочется… сделать шаг навстречу… я… пойму.

– И ты, мама, пойми! – В зеленых глазах Кэт читалось отчаяние. – Я не то чтобы не хочу сделать шаг навстречу. Но я не могу переступить через твое отношение к человеку, которого я люблю. А тебе невыносимо находиться с ним в одной комнате. Мы с Картером – одно целое. И если ты этого не признаешь, нам бесполезно даже пытаться восстанавливать прежние отношения.

– Понимаю, – прошептала Ева, сжимая кулаки и подавляя привычные эмоции, бурлившие внутри.

– Нет, не понимаешь, – возразила Кэтрин. Она закрыла глаза, успокаивая собственные эмоции, которые тоже бурлили. – Если Картер рассказал тебе, как он меня спас, это еще не значит, что ты поняла суть наших с ним отношений. То, что мы значим друг для друга.

– Так объясни мне, – попросила Ева.

Она хотела понять. Нуждалась в понимании.

– Я люблю его больше, чем могу объяснить словами, – начала Кэтрин. – Он понимает меня, оберегает и очень любит.

– В этом я не сомневаюсь, – призналась Ева.

– Он честный, отзывчивый и невероятно смелый. Я хочу прожить с ним до конца жизни.

Сердце Евы тут же отреагировало несколькими испуганными ударами, но слова дочери ее не удивили. Да, Кэтрин хотела прожить с ним всю жизнь. Картер был ее половиной, такой же, как Дэнни для Евы. Так смеет ли она мешать счастью дочери, о котором мечтала с первых дней жизни Кэтрин?

– Мама, ответь честно: что ты чувствуешь, слушая меня сейчас? Человек, к которому ты относишься с такой неприязнью, однажды станет моим мужем и отцом твоих внуков. Какие чувства это у тебя вызывает?

Ева засунула руки в рукава фуфайки и зябко поежилась. Она смотрела на заснеженные лужайки, но видела их зелеными и цветущими. Между деревьев с веселым визгом носились ее внуки. Потом она увидела Кэтрин в простом белом платье, с полевыми цветами в волосах. Харрисон вел ее по дорожке, усыпанной белыми магнолиями. А в конце дорожки стоял Уэс, чертовски элегантный в своем черном костюме и белой рубашке с расстегнутым воротником.

Это было так просто, так естественно. И… так неизбежно.

– Мама, я спросила, какие чувства это у тебя вызывает.

– Мне… очень страшно.

– Почему? – выкрикнула Кэтрин. – Ты все время твердила, что хочешь видеть меня счастливой! Тогда почему тебя пугают мысли о моем счастье?