Фурии Кальдерона

Ноги у Тави сразу стали ватными, и на протяжении нескольких вдохов он не мог отвести взгляда от этого жуткого зрелища. Потом очередная молния ослепила его, но смерть несчастного бычка все равно стояла у него перед глазами. Он открыл рот, чтобы закричать, но не смог выдавить из себя ни звука, так сильно сковал его страх.

Молния снова расколола небо, и страх охватил его с новой силой – однако на этот раз беспомощное оцепенение сменилось внезапным приступом отчаянной силы, и он стрелой бросился вверх по склону к обещавшему спасение свету. Он услышал свое тяжелое дыхание, потом крик, и ветрогривы откликнулись на него хором яростных воплей. Они снова заплясали вокруг него – но ни один из них его так и не увидел. Защита земли держалась крепко, дав Тави возможность добежать до вершины.

Там вырастал из земли на высоту в три человеческих роста купол из полированного мрамора. Из открытого дверного проема лился мягкий золотистый свет, а над ним на мраморе золотом была выгравирована семиконечная звезда Первого консула Алеры.

Тави почувствовал, как кусок глиняной корки размером с добрый праздничный пирог отвалился от его спины и услышал позади злобный рев фурий. Он громко завопил – чудовищный порыв ветра с пляшущими в нем призрачными фигурами устремился к нему. Он обхватил голову руками и с разбега бросился в дверной проем.

И упал на гладкий каменный пол во внезапной оглушительной тишине.

Тави рывком поднял голову и огляделся по сторонам. Руки и ноги его дрожали крупной дрожью; тело изо всех оставшихся сил пыталось напомнить мозгу, что он должен подняться и бежать, бежать… Вместо этого он сел, почувствовав, как по его затекшим мышцам пробежала судорога, и огляделся вокруг.

Если бы он не задыхался от погони и борьбы за жизнь, у него наверняка захватило бы дух от красоты мавзолея принцепса.

Хотя за дверью продолжала бушевать гроза, вспыхивали молнии, барабанил по земле проливной дождь, внутри мавзолея все эти звуки казались далекими и лишенными какого-либо значения. Земля могла содрогаться, а воздух бурлить злобными фуриями, но под куполом слышались лишь негромкий шелест воды, потрескивание огня и изредка птичье чириканье.

Мавзолей был отделан не мрамором, а хрусталем. Блестящие стены возвышались на два десятка футов, откуда начинал смыкаться купол. Свет семи огней, горевших без всякого видимого топлива, пронизывал хрусталь, преломлялся в нем, повисая сотнями играющих, переливающихся радуг. Центр мавзолея занимал небольшой бассейн, вода которого прозрачностью и неподвижностью своей не уступала амарантовому стеклу. Бассейн был окружен кольцом пышной зелени – кустов, трав, цветов и даже небольших деревьев, опрятных, словно за ними постоянно ухаживали садовники.

По периметру стены между огнями были аккуратно разложены семь комплектов оружия и доспехов: алые плащи, бронзовые щиты и гвардейские мечи с рукоятями из слоновой кости. За доспехами высились почти бесформенные фигуры из темного камня – вечно угрожающие, вечно нацеливавшие прорези шлемов на врага.

Посередине бассейна высился куб из черного базальта. На нем лежала светлая фигура: изваянный из ослепительно-белого мрамора юноша. Глаза его были закрыты, словно он спал, руки сложены на груди, на рукояти лежащего на теле меча. Богато украшенный плащ был накинут на одно плечо, и из-под него виднелась солдатская кираса. В ногах стоял мраморный шлем с гербом Дома Гая. Волосы его, стриженные по-солдатски коротко, обрамляли красивое, с тонкими чертами лицо, хранившее мирную сонную улыбку. Будь это не мраморное изваяние, а человек во плоти, Тави ожидал бы, что он вот-вот поднимется, наденет шлем и отправится по своим армейским делам, однако сын Гая Секстуса умер много лет назад, еще до рождения Тави.

Краем глаза он уловил движение, но слишком устал, чтобы поворачивать голову. Рядом с ним опустилась на колени рабыня – мокрая, дрожащая. Она дотронулась до его плеча и тут же отвела руку, глядя на испачкавшую ее липкую грязь.

– Вóроны и фурии! На миг мне показалось, будто сюда ввалилась горгулья.

Он подозрительно покосился на нее, но в глазах ее не было ничего, кроме усталой улыбки.

– Некогда было умыться.

– Я хотела было вернуться и поискать тебя, но не видела ни зги – и ветрогривы тут же навалились. Пришлось снова спрятаться здесь.

– В этом-то и смысл, – извиняющимся тоном пояснил Тави. – Ты уж прости, но вид у тебя был такой, будто ты вот-вот упадешь в обморок.

Губы рабыни скривились в усмешке.

– Возможно, – призналась она и стерла с него еще немного грязи. – Очень умно… и очень смело. Ты не ранен?

Тави мотнул головой, пытаясь унять непроизвольную дрожь.

– Так, ерунда. Царапины. Вот устал – это да. И замерз.

Она кивнула и вытерла его перепачканный грязью лоб:

– Все равно спасибо.

Он выдавил из себя слабую улыбку:

– Меня можешь не благодарить. Я Тави из домена Бернарда.

Пальцы девушки непроизвольно коснулись ошейника; она нахмурилась и опустила взгляд.

– Амара.

– Откуда ты, Амара?