Фурии принцепса

Эрен выпустил нож, уперся спиной, с новым вдохом вобрал в себя силу и ударил каблуком по застрявшему в двери когтю. Тот с хрустом обломился, как обламывается лошадиное копыто, и враг, отстав от летящих носилок, скрылся из виду.

Склонившийся над раненым Гай поднял глаза и одобрительно кивнул. И тут прозвучало пение фанфар, громкий призыв, пронзивший и рев ветра, и вопли сражающихся.

– А… – Гай снова вскинул глаза. – Превосходно.

За окнами сверкнуло, оглушительно ударил гром – и еще раз, и еще. Между громовыми раскатами полыхали молнии, сопровождавшиеся тяжелыми гулкими ударами, и Эрен увидел мелькнувшего за окном рыцаря ворда с обгоревшими крыльями. Охваченное огнем тело корчилось и трещало. Носилки мягко накренились вправо и снова стали набирать высоту, но теперь плавно, а не спасаясь в панике.

Очень скоро в дверцу постучали. Эрен опять не запомнил, как ему пришло в голову обнажить второй нож, однако обрадовался, обнаружив, что пальцы опередили мысль.

– Удержи руку, – спокойно сказал Гай. – Пожалуйста, впустите его, дон Эрен.

Тот, сглотнув, открыл дверцу носилок, за которой обнаружился пожилой мужчина в прекрасной, но заметно устаревшей броне. Воздушная струя несла его вровень с носилками. Голову он брил, но щетина бороды была почти сплошь серебряной, и глаза ввалились от изнеможения, хоть и сверкали ожесточенной яростью.

– Сиятельный… – заикаясь, вымолвил Эрен и отступил от дверцы, кивком приглашая консула Цереруса внутрь.

– Принцепс, – поклонился Церерус, закрыв за собой дверь.

– Консул, – отозвался Гай. – Минуту. – Он прикрыл глаза, чуть выждал и убрал ладонь от раны. Рыцарь остался лежать, бледный и неподвижный, но грудь у него вздымалась, и кровь остановилась. – Благодарю вас.

– В благодарностях нет надобности, правитель. Что бы ни воображали те шакалы, пока вы, Секстус, Первый консул Алеры, я служу вам. Я всего лишь исполнил свой долг.

– И все же благодарю, – тихо сказал Гай. – Сожалею о Верусе. Он был прекрасный юноша.

Консул отвернулся к темному окну, спросил:

– Верадис?

– В безопасности, – заверил Гай. – И будет в безопасности, пока я дышу.

Церерус склонил голову. И, глубоко вздохнув, произнес:

– Благодарю.

– В благодарностях нет надобности, – слабо улыбнулся ему Гай. – Что бы ни воображали себе те шакалы, я ваш правитель. И правитель тоже в долгу перед теми, кто ему служит. – Снова помрачнев, он взглянул в окно. – Я выведу наши легионы на поддержку Цереры в течение недели. Вы можете сказать, насколько распространился ворд?

Консул поднял усталые глаза:

– Он ускоряется, несмотря на все наши усилия.

– Ускоряется? – выпалил Эрен. – Что вы хотите этим сказать?

Старый консул покачал головой и ответил без тени сомнения в голосе:

– Я, дон Эрен, хочу сказать, что у моего города и недели нет. Ворд накроет нас через два дня.

Глава 13

Амара твердо удерживала стрелу на тетиве, напряженной ровно настолько, чтобы, не слишком утомляя руку, быстро и уверено натянуть ее для выстрела. Это искусство давалось на удивление трудно, пока она не наработала мышцы, необходимые, чтобы управляться с луком, изготовленным мужем по ее мерке. Она медленно шагнула вперед, беззвучно опустила ступню, глядя не вдаль и не вблизь, а посередине, ни на что в особенности – как ее учили. Предрассветный лес был тих, но Циррус, ее фурия ветра, доносил самые слабые звуки так ясно, как если бы голоса звучали совсем рядом.

Поскрипывали под легкими дуновениями ветра деревья. Шевелились сонные птицы, шуршали перьями. Что-то шмыгнуло по ветке наверху – может быть, проснувшаяся спозаранку белка или возвращавшийся в гнездо ночной грызун. Что-то прошелестело – возможно, олень пробирался сквозь заросли…

Или не олень.

Амара навела Цирруса на звук и вновь уловила шелест – терлась ткань о ткань. Значит, не олень, а ее мишень.

Она совершенно бесшумно развернулась на звук: двигалась медленно, сосредоточилась на том, чтобы остаться невидимкой. Заклинанием тканевых фурий она овладела неожиданно легко – это всяко было проще, чем создавать ветряную вуаль. Нужно было лишь не терять легкой сосредоточенности, воспринимать цвета вокруг и стягивать увиденное в материю одежды, которая, впитав их, превращалась в почти неотличимое от фона пятно. Конечно, создательница ткани, модная ткачиха из Аквитании, взвилась бы до небес, узнав, как используют ее изобретение – непревзойденную вершину моды.

Амара улыбнулась этой мысли. Совсем чуть-чуть.

Она ничего не видела в том месте, куда указывал слух, но это ничего не значило. Медленным отработанным движением она оттянула тетиву и выпустила стрелу.

Стрела полетела прямо и быстро, и тотчас из пустоты проявилось размытое пятно, сгустившееся в облик ее мужа. Затупленный наконечник не грозил смертью, однако Бернард, откинув за спину плащ-невидимку и морщась, растирал ребра. У Амары от сочувствия тоже закололо в боку.

– Ух, – пробормотала она, тоже откинув плащ и тем обнаружив себя. – Прости.

Он стал озираться, наконец увидел ее и покачал головой:

– Не извиняйся. Молодец. Что думаешь?