– Lasciate ogne speranza, voi ch’entrate, гласит надпись на вратах Ада, – «Оставь надежду всяк сюда входящий». Властный призыв, который читатель странным образом находит заманчивым, а душераздирающие вопли навечно проклятых на удивление притягательными, несмотря на инстинктивное побуждение отвести взгляд и заткнуть уши.
Может быть, именно поэтому «Ад» по-прежнему, спустя много веков после создания, остается краеугольным камнем нашей культуры. Ибо кто из нас может по совести сказать – или, вернее, сможет, оказавшись на смертном одре в ожидании суда над собой, сказать, что сотни возможностей разврата, алчности, предательства, насилия не омрачали нашей собственной жизни? И кому из нас удалось этим соблазнам противостоять?
Все мы в этот момент словно бы заглянули в самих себя, и нам открылись, пусть и на сотую долю секунды, наши сомнения и грехи. В классе повисло напряжение. Завершив этот пассаж, профессор Малколм зашелся в хриплом кашле курильщика, и наваждение исчезло. Чувствуя неловкость от возникшей связи, краткого мига близости с преподавателем, школьницы заерзали на своих местах и принялись лениво листать тетради, думая только об одном – как бы поскорее улизнуть из класса.
В дверь негромко постучали. Все, как по команде, повернули головы, но, увидев на пороге декана, равнодушно отвернулись.
– Извините за беспокойство, – серьезно, без всякого выражения сказал он и, заметив меня, помахал рукой. – Мне надо бы поговорить с одной из ваших учениц, если не возражаете.
Меня передернуло при мысли, что сейчас придется встать перед классом, бледной, с красными глазами, как у Робин.
Профессор пожал плечами и повернулся к доске.
– Робин, – сказал декан, – можно вас?
Робин искоса взглянула на меня, я – на декана; тот, засунув руки в карманы и прислонившись к дверному косяку, невозмутимо смотрел, как она собирает свои вещи.
– Конечно, сэр.
Робин вышла следом за ним.
На мгновение в классе повисла тишина. Между тем профессор написал: «Должны ль мы жить как звери? Нет! Познанья и добродетель – цель земных забот»[15]
– вверху доски и вновь забубнил.Если не считать вереницы автобусов напротив школы и вышедших покурить водителей, явно недовольных тем, что их вызвали на работу в неурочное время посреди дня, все казалось обычным.
Снаружи полно народа, из школы высыпали все, собираясь у щитов, которыми огородили большую часть двора, кто-то перешептывался, кто-то перекрикивался и смеялся громче обычного, чтобы перекричать ветер.
Начал накрапывать дождь, и нам велели рассаживаться в автобусы. Нас отправили в город, где нас должны были встретить родители. Моей-то матери, конечно, не будет: она теперь страшно боится телефонных звонков, засунула аппарат куда-то в ящик; он время от времени оживает, но трубку она не берет. Я огляделась в поисках Робин, Алекс и Грейс. Настроение из-за отмененных занятий было приподнятое – не в последнюю очередь потому, что я не прочла то, что было задано: честно говоря, даже не знала, что именно. Не обнаружив подруг, я зашла в автобус и села рядом с незнакомой мне девушкой, нервно покусывавшей ногти и упорно отказывавшейся смотреть в мою сторону на протяжении всей дороги до города.
Лишь на следующий день я узнала, что случилось, и то лишь отрывочно, по слухам, сообщениям по радио и уличным разговорам.
Спиливая вяз, рабочий с бензопилой в какой-то момент застыл от ужаса: из распила что-то закапало. Это был не древесный сок, хотя по виду похоже: жидкость такая же плотная, густая и блестящая. Но цвет не оставлял места для сомнений. Рабочий перекрестился и поспешно отошел в сторону – струйка крови потекла по стволу и, чернея на ходу, впитывалась в траву.
Его сменил напарник: дерево снова закровоточило. Мужчина вздрогнул, но продолжал работать: окровавленные куски коры падали на землю, как поваленные могильные плиты.
Проходивший мимо начальник бригады остановился, глядя, как медленно стекающая кровь оставляет следы на коре дерева, липнет к зубцам пилы, проделывает бороздки в стволе. Он обошел дерево со всех сторон, с трудом сохраняя спокойствие и преодолевая искушение тихонько пробормотать молитву. Увидел трещину в дереве, потом другую, затем еще одну; провел по ним дрожащими пальцами, отдернул руку. Когда отслоился большой кусок коры, за ним обнаружились останки Эмили Фрост: тело было согнуто пополам, в пустых глазницах копошились личинки.