Фурманов

Только им — этим долгим, упорным трудом
Меня в будущем жизнь привлекает.

Своеобразный сплав влияний Надсона и Некрасова ощущается во многих стихах Фурманова. Писал он их почти ежедневно. Но, видимо, так и не суждено было ему стать поэтом. Судьба готовила ему другое призвание.

6 июля 1912 года в иваново-вознесенской газете было впервые напечатано стихотворение Фурманова «Мне грустно осенью холодной». Оно было посвящено памяти безвременно ушедшего Д. Д. Ефремова, инспектора Иваново-Вознесенской школы колористов, которого хорошо знали и любили в семье Фурмановых, и было подписано псевдонимом «Новий».

В центре стихотворения символические образы увядающей природы, картина смерти дуба, имеющая, несомненно, аллегорический смысл:

Когда с последним тяжким вздохом
Исчезнет дивный аромат,
Когда пойму, что к жизни новой
Его лучи не воскресят, —
Мне грустно… Но лишь тень страданья
Оставят блеклые цветы.
Как символ вянущей надежды,
Умершей рано красоты…

Невысокие по художественному своему уровню стихи эти не были лучшими даже среди других стихов молодого поэта. Не было в них никаких элементов бунтарства, и редактор «Ивановского листка» монархист П. И. Зайцев (девизом газеты было: «Церковь, царь и народ») напечатал их без всякой опаски.

Но, увидев первое свое стихотворение на газетной полосе, Фурманов был счастлив. Он записал в дневник: «Боже мой, боже мой: как я рад! Первый раз в печати… Взял газеты, смотрю: нет, нет и… вдруг вижу:

Мне грустно осенью холодной…

Новий. Боже мой, какая радость!.. Слава богу: начало есть!..» Однако навестившему его брату Аркадию он сказал:

— И все-таки это совсем не то, к чему я стремился.

— Почему? — спросил Аркадий.

— Очень просто, — ответил он, — стихи должны будоражить мысли, ставить общественные вопросы, пробуждать в людях не умиление, не слезы, а желание действовать.

Ему захотелось дать отповедь интеллигентам, умеющим красиво говорить о народном горе на сытый желудок, но не способным к действию, к борьбе, к жертвам.

Считая одним из своих духовных учителей Н. А. Некрасова, Дмитрий написал стихотворение «Три думы», обличающее людей, у которых слово расходится с делом.

Три думы были у меня:
Одна — все старое разрушить.
Другая — новое родить,
А третья — грех обезоружить
И счастье в жизни воплотить…

…Решали с пылом юных душ

И в вихре слов не замечали,
Что из себя изображали
Бесплодно просидевших клуш…
Да, пусты, жалки эти годы…

Редактор газеты Зайцев отклонил новые стихи Фурманова, сделав на них пометку: «Политическая». Дмитрий с горечью понял, что в родном городе для него нет трибуны, с которой он мог бы выступать, будучи хоть чуть-чуть похожим на Некрасова.

Получив обратно рукопись, Фурманов написал на полях: «Посланный в ред. «Ив. листка» — сей (опус…) потерпел молчаливое фиаско».

Позднее он сам так охарактеризовал «Ивановский листок»: «Газета была паскудная, но тогда не разбирался серьезно, не все понимал…»

Фурманов записывает в дневник:

«Уеду в Москву… Для денег, для богатства я не буду жить… Москва для меня — центр, «откуда выходят гордые и сильные, как львы», откуда разливается свет и надежда молодой России. И я верю в этот свет, еще не видев его, верю, что и мой дух просветлеет и окрепнет, увидев его…»

Однако и в эти дни, оторвавшись от книг, от учебников, он многие часы уделяет своим стихам, литературным наброскам, заготовкам будущих произведений.

Он описывает и пребывание свое в дни каникул в деревне и портреты полюбившихся ему крестьян, делает зарисовки пейзажей. Характерны самые заглавия очерковых его записей: «Мать Антона», «Первый вечер», «Дядя Кирилл», «Дядя Ефим», «Великая душа», «Первый выстрел», «Мера» (река).

Интересны портреты юродивого Антона и Ольги Францевны («Мать Антона»), местного певца, знатока грибных мест дяди Кирилла и многих других.

Чувствуется большая наблюдательность, умение отойти от плоскостного портрета к стереоскопическому, к многоплановому, что так ярко проявилось в «Чапаеве».

Как справедливо замечает исследователь творчества Фурманова П. В. Куприяновский, он умеет подметить несовпадение внешности и внутреннего мира человека.

С негодованием обличает Фурманов затхлую атмосферу провинциального мещанского быта. И в стихах, и в дневниковых записях, и в прозаических набросках. Он задумывает написать целую повесть «Мещанское горе».

Недаром, перечитывая позже ранние дневники свои, он подумал: «Почему бы не написать по примеру «Детства», «Отрочества» и «Юности», например, «Мое прошлое» по дневникам?»