Фурманов

Вся Москва в этот день, эти дни особенно — в воспоминаниях о дорогом покойнике: заставлены, затянуты в траур витрины; портретами, бюстами — учреждения, залы — черно-красной материей, по залам, по клубам, на собраньях, в ячейках — везде речь об Ильиче, о делах его, о жизни, о борьбе.

Этот день, эти дни, каждая минута жизни нашей пронизана мыслью и чувством только о нем.

Идут по улицам с плакатами рабочие, до глубокой ночи бьют барабаны пионеров, слышны комсомольские песни. Москва вспоминает великого учителя, великого борца, любимого Ильича».

В эти дни он особенно много думает о Ленине, о той роли, которую Ильич сыграл в его собственной жизни, о книгах Ленина, изучение которых входит в постоянный план его работы.

Он пишет в одном из ответов начинающей писательнице Сочинской:

«Надо учиться ленинизму — глубокому и верному пониманию жизни и человеческих отношений, иначе всем вашим писаниям будет грош цена, раз не поймете и не усвоите себе основного: науки о жизни, о борьбе, обо всем, что найдете в книгах Ленина и в других книгах, освещающих и разбирающих его учение. Это единственный верный путь сделаться значительным художником; с одной стороны, изучать ленинизм, с другой — величайших художников слова. У каждого учиться своему и пытаться сочетать простую и мудрую ленинскую пауку о жизни с простой, но тоже по-своему мудрой наукой о художественном мастерстве, и это все — передуманное, перечувствованное — отражать в своем художественном творчестве, в своих произведениях, в своих образах, в набросках…»

В начале февраля Фурманов с радостью по приглашению земляков едет в село Дунилово Шуйского уезда, где долго работал брат его Аркадий. В Дунилове большой праздник: открытие электростанции. Здесь Дмитрия знают и помнят. Здесь не раз выступал он в былые годы. Вот и теперь в страстной речи своей вспоминает он о прошлом, рассказывает о том, как рождался план электрификации страны, как загорались первые «лампочки Ильича».

В конце февраля, к годовщине Красной Армии, выходит роман «Мятеж», уже известный читателю по главам, напечатанным в журналах.

Работа над «Мятежом» продолжалась больше года. О том, что он поставил последнюю точку в рукописи, Фурманов сказал мне еще в конце сентября 1924 года. Но он продолжал еще работать над книгой. И только в ноябре счел рукопись готовой к печати.

— Сделал себе подарок ко дню рождения, — сказал он мне, улыбаясь, — а ты знаешь, сколько лет мне стукнуло сегодня? Тридцать три года… Многовато для молодого, начинающего писателя. Как Илье Муромцу, что сиднем сидел тридцать лет и три года…

Потом задумался, надел очки, полистал рукопись и добавил грустновато:

— Подарок… Не знаю, будет ли это подарком читателям. Жутковато после «Чапаева»…

Александр Серафимович Серафимóвич был одним из первых читателей «Мятежа». (Некоторые главы Фурманов читал на «встречах» наших, на Пресне.)

«…Я читал «Мятеж», — писал позже Александр Серафимович. — Я читал всю ночь напролет, не в силах оторваться, перечитывал отдельные куски, потом долго ходил, потом опять перечитывал. И я не знаю, хорошо это написано или плохо, потому что не было передо мной книги, не было комнаты, — я был в Туркестане, среди его степей, среди его гор, среди его населения, типов, обычаев, лиц, среди товарищей по военной работе, среди мятежников, среди удивительной революционной работы.

Да, это художник, художник, вдруг выросший передо мной и заслонивший многих…»

В «Мятеже» особенно ярко выявилось умение Фурманова наблюдать, находить яркие художественные детали, выделять основное из массы фактов, отбрасывая ненужное, второстепенное.

Фурманов изобразил многонациональное Семиречье во всей сложности классовых противоречий. Он показал, как большевистские руководители сумели, разоблачив вожаков мятежа, привлечь к себе массы, втянутые в мятеж классовыми врагами.

Это одна из немногих книг нашей литературы, показавшая роль большевистского руководства в сложных условиях революционной борьбы в Средней Азии.

Каждая глава книги, насыщенная большим драматическим содержанием и действием, изобилует глубокими мыслями автора о ходе событий, и эта философичность книги не делает ее отвлеченной и риторичной. Правильно замечает Серафимович — в книге повсюду видна наша партия, которая «проявила удивительную приспособленность, гибкость, учет окружающей обстановки, исходя всегда из основных своих незыблемых коммунистических положений — и этим победила…

Эта книга может многому научить».

Особенно интересны в книге размышления Фурманова о жизни, о борьбе, взаимоотношениях руководителя и массы. Образ председателя Военсовета Фурманова в повести «Мятеж», несомненно, продолжает и развивает образ комиссара Клычкова.