Фуршет в эпицентре рая

Элис засовывала в рюкзак любимые игрушки, профессор не мог на это смотреть. Они бросили бессмысленные сборы и вцепились друг в друга, как двое влюблённых перед вынесением смертного приговора. Это была последняя попытка остановить время.

Черная машина, больше похожая на катафалк уже ждала внизу. Они вышли на улицу, профессор обернулся, словно просил помощи у соседей в последней надежде спасти дочь. Жильцы молча припали к решётчатым стёкла, как арестанты, провожающие соратников на виселицу.

Охранник, сидевший рядом с водителем, открыл им заднюю дверь. В салоне уже находился сексот, с которым они встретились на площади вчера вечером. Он похлопал рукой по сиденью, как будто звал в кабину любимую собаку. Они сели рядом, как провинившиеся домашние питомцы. На спинке кресла висел портрет Главнокомыслящего, по периметру лобового стекла блестели серебряные монетки с изображением лидера державы, сидящего на конном роботе, как на гимнастическом козле.

— Через двадцать минут будем на военном аэродроме, — сказал сексот, обращаясь к профессору. Даю пять минут на прощание с дочерью.

Профессор не удостоил хмыря ответом и взял Элис за руку. Он знал, что ублюдка раздражает его молчание. Это была единственно возможная месть за унижение, которое профессор испытывал последние пятьдесят лет и двадцать минут, пока они ехали до аэродрома. Машина остановилась, охранник открыл им дверь. В ста метрах от машины они увидели вертолёт.

— Пять минут, — издевательски подмигнул сексот и отошёл от профессора, намеренно толкнув его плечом.

Элис бросилась к отцу. Он обнял её ещё сильнее, чем в день теракта, когда они стояли в оцеплении около кафе Барро.

— Время! — гавкнул хмырь.

Охранник грубо тронул Элис за плечо, профессор ослабил объятия и отпустил дочь. Она направилась к вертолёту, сексот с охранником шли вплотную и скалились, как дикие собаки, стащившие добычу у старого больного льва. Все трое сели в кабину, заревел мотор.

Профессор вздрогнул. Он вспомнил чёрный плащ, прут, отрезанные пальцы рук, красную ковровую дорожку Папатриарха. Элис уже не было рядом, — она протягивала руки из вертолёта, как маленькая девочка, украденная жлобом-спецслужбистом во время визита духовного лидера в геттополис. Внутри что-то щёлкнуло и оборвалось, — профессор рванулся к дочери в приступе панической атаки, словно хотел поймать вертолёт руками. Водитель догнал его, сбил с ног и с садистским удовольствием вдавил лицом в асфальт.

Элис стала маленькой точкой в мутном небе Великого Братства. Через минуту горизонт вычеркнул её из жизни профессора.

Глава II

I

Элис не могла видеть, как отец корчился на земле в припадке безумия, пытаясь схватить руками вертолёт, — хмырь посадил её с противоположной стороны от входного люка, рядом с крошечным иллюминатором. Охранник сел слева, сам сексот расположился напротив. Откинув раскладной столик, он аккуратно выкладывал документы, напечатанные на гербовых бланках.

Любопытство, как надёжный спасательный круг, не позволило Элис утонуть в собственных слезах и сойти с ума от расставания с самым родным человеком. Возможность увидеть геттополис с высоты птичьего полёта захватила её целиком, заставив на некоторое время забыть о происходящих в её жизни стремительных переменах.

Она жадно прильнула к иллюминатору. Геттополис оказался разноцветным, как запачканный случайными красками детский акварельный лист. Гигантская статуя Главнокомыслящего верхом на конном роботе приковывала взгляд с любой точки пространства. Уродливое каменное изваяние возвышалась даже над главным зданием биохимического завода и его смердящими трубами. Колючая проволока змеилась по смотровой площадке, построенной на мизинце лидера Поп Державы, по всему периметру ограждения. Проволоку натянули после серии странных самоубийств, — молодые люди шагали в бездну с трёхсот метровой высоты, не оставляя предсмертных записок.

Элис вспомнила, что давным давно поднималась туда по встроенной внутри статуи лестнице, вместе с матерью и сестрой, — поход назывался “Возвышением”. С высоты трёхсот метров биохимическое гетто-предприятие было видно как на ладони. Мрачный вид завода ковырял ещё не сформировавшуюся психику и мутил детское воображение эпизодами трудовых подвигов.

Трубы поражали мощью извергаемых нечистот, создавали ощущение причастности к чему-то безмерно великому, — тому, что её детский мозг ещё не мог осознать, но уже впустил сквозь податливые поры в молодую артериальную кровь. Она держала за руку младшую сестру, стараясь скрыть радость от матери, и чувствовала тайную гордость за происхождение, — им посчастливилось родиться в Поп Державе, а не в Северо-Баллистическом Пасьянсе или Нектарии.