Фуршет в эпицентре рая

— Знаете, Доктор, можете даже разорвать меня на части вашей квантовой бомбой, но нам с Вами не по пути. Пусть этот мир исчезнет. Вы все своим присутствием сделали его ничтожным как атом антивещества. Пусть вся солнечная система превратится в чёрную дыру, раз на самой прекрасной планете живёте Вы, вместе с Вашим протухшим Лидером и со всей аристо-элитой, от которой меня физически выворачивает на изнанку. Я отказываюсь от какого-либо сотрудничества, можете бросить меня в термохимический ров, как это делают ваши, обезумевшие от алчности, слуги крестопьян.

Элис посмотрела на доктора с презрением. Ей показалось что он, напротив, смотрит на неё с сочувствием, первый раз за всё время разговора.

— Жаль, — сказал доктор потушив сигару. — Вы всё равно будете сотрудничать, Элис. Это не угроза и не уговор. Я констатирую факт. Я просто пытался Вам помочь, искренне хотел уберечь Вашу психику от ненужных перегрузок. Теперь Вам придётся встретиться с людьми, у которых нет ни воображения ни здравого смысла, ни философии. И только после этого мы с Вами продолжим разговор ровно с того, на чём закончили. Для меня это будет просто потерянное время, для Вас же, — не самое лучшее в жизни, поверьте. Доктор нажал кнопку. Элис увели.

V

Элис прекрасно отдавала себе отчёт в том, что после разговора с доктором уже не выйдет из Теремов живой. Она не понимала лишь одного, — почему её жизнь до сих пор представляет ценность для спецслужб. Крот был раскрыт, она ни разу не встречалась ни с одним революционерам Штаба и всего месяц назад даже не знала о его существовании. Её могли заставить учавствовать в теле-конференции, но ждать сотрудничества со спецслужбами в прямом эфире, на глазах всего цивилизованного мира представлялось Элис полным абсурдом.

Доктор ничего не говорил про отца, — значит он был ещё на свободе и в безопасности. В противном случае его использовали бы против неё как заложника.

Элис бросили в узкую одиночную камеру без окон, с острыми зубчатыми стенами, холодным полом и кишащим клопами потолком. Она лежала на железной кровати, припаянной к бетонному полу в полной тишине, отчего мысли путались и переплетались между собой, как трупные черви. Пердю, доктор, отец, Ром, — все сливалось в едином потоке сознания, который уже не подчинялся её воле.

На доске, определяющей распорядок дня, появилась запись необычного для тюремного распорядка мероприятия, — посещение театра обскура. Час назад Элис не обратила на него никакого внимания из за мерзкого послевкусия от встречи с доктором. Теперь же она ясно вспомнила свой разговор с Ромом. Подонок сдержал слово, обещав сводить на настоящее театральное представление.

Элис решила, что театральная постановка будет ни чем иным, как очередным претенциозным средством пропаганды или, в крайнем случае, ещё одной психологической попыткой давления на заключённых. Мероприятие скорее обрадовало Элис, — появлялся призрачный шанс на общение с другими узниками тюрьмы, — она снова увидит Меру и Лавуазье.

Автоматическая дверь бесшумно открылась за десять минут до назначенного представления. Снаружи уже ждал охранник с лицом, напоминающим посмертную маску крысо-бабуина с медными пятаками вместо глаз.

Они прошли через сеть тёмных узких коридоров и остановились у чёрной шёлковой занавески с золотыми гербами Братства, которая отделяла проход от фойе театра. Охранник снял с Элис наручники и с силой втолкнул внутрь зала. Чьи-то сильные руки тотчас подхватили её с двух сторон и жёстко усадили на холодное железное кресло.

В зале была кромешная тьма. Кто-то привязал руки к ручкам кресла толстыми кожаными ремнями, на ногах закрепились металлические колодки. Элис всё еще думала, что находится в театральном зале, списав всё произошедшее на меры безопасности от потенциально возможного побега заключённого.

Глаза стали привыкать к темноте. Через несколько секунд она могла различить сцену, на которой были едва заметны силуэты сидящих на креслах людей. Всё это напоминало последние минуты приготовлений перед началом представления, за исключением одной детали: после громкого звонка, совсем не похожего на театральный, занавес стал медленно опускаться, как будто спектакль был уже закончен. Более того, за полностью опустившимся занавесом, Элис всё еще могла видеть силуэты сидящих на сцене людей. Это означало, что зрительный зал хорошо просматривался со стороны сцены.

Внезапно чья-то рука собрала её волосы грубым садистским движением. Элис почувствовала, как голова проваливается в узкое жёсткое отверстие, — на неё надевали шлем. Она попыталась вырваться, но не смогла даже шевельнуться, — тело намертво привязали к железному креслу плотными кожаными ремнями. Послышался стальной скрип и запах гари, словно кто-то пустил под откос неисправную паровую машину.