Фурцева

Прибытков увидел «верстку, испещренную подчеркиваниями и знаками вопроса, поставленными красным карандашом бдительного цензора. Почти все строфы подчеркнуты красным карандашом с массой вопросительных и тревожно-восклицательных знаков на полях. Нередко по три кряду!» Через полтора десятилетия не пустившие поэму к читателю цензоры все еще трудились в Главлите. «Потрясло меня, — пишет Виктор Прибытков, — то, что вины за собой они не чувствовали, а усматривали чуть ли не подвиг в том, что „зажали самого Твардовского“…».

Двадцать третьего октября 1958 года Борис Леонидович Пастернак получил телеграмму секретаря Нобелевского фонда о том, что он удостоен премии по литературе «за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Его пригласили на торжественное вручение 10 декабря Нобелевской премии в Стокгольм. Пастернак ответил телеграммой: «Бесконечно признателен, тронут, горд, удивлен, смущен».

За три месяца до этого, 11 июня 1958 года, Борис Пастернак писал Нине Табидзе: «„Живаго“ это очень важный шаг, это большое счастье и удача, какие мне даже и не снились…» Он конечно же не подозревал, что его ждет. Его роман «Доктор Живаго» был опубликован в нескольких европейских странах. Пастернаку писали восхищенные читатели. Он был счастлив. В августе 1958 года появилось заграничное издание на русском языке. Роман представили на Нобелевскую премию. Кандидатура Пастернака собрала в Шведской академии большинство голосов.

Его успеху радовались все, кому дорога русская словесность. Но на Старой площади несанкционированный триумф русской литературы восприняли как диверсию. В тот же день президиум ЦК принял решение организовать кампанию против Пастернака, мотивировав это тем, что присуждение ему премии «является враждебным по отношению к нашей стране актом и орудием международной реакции, направленным на разжигание холодной войны».

Возглавить эту кампанию поручили Екатерине Алексеевне Фурцевой. Ей поступали все бумаги по «делу Пастернака». Она требовала от аппарата принятия мер, она же одобряла или отвергала предложения отделов ЦК.

На следующее утро партийный руководитель литературы Дмитрий Поликарпов примчался на дачу в Переделкино к Константину Александровичу Федину, первому секретарю Союза писателей. Поликарпов велел Федину пойти к Пастернаку, который жил по соседству, и любым путем заставить его отказаться от премии.

Константин Федин писал старомодно, но его литературного таланта и вкуса никто не отрицал. Он считался вполне уважаемым человеком в среде российской интеллигенции. Но напуганный Поликарповым, он, что называется, потерял лицо и стал грозить Пастернаку всяческими карами.

«Поначалу, — докладывал, вернувшись из Переделкина, Поликарпов Суслову, — Пастернак держался воинственно, категорически сказал, что не будет делать заявления об отказе от премии и могут с ним делать все, что хотят. Затем он попросил дать ему несколько часов на обдумывание позиции. После встречи с К. А. Фединым Пастернак пошел советоваться с Вс. Ивановым. Сам К. А. Федин понимает необходимость в сложившейся обстановке строгих акций по отношению к Пастернаку, если последний не изменит своего поведения».

Известные писатели Всеволод Иванов и Корней Чуковский поздравили Пастернака, они восхищались его творчеством, но как люди опытные обеспокоились отрицательной реакцией начальства. Чуковский предложил поэту поехать к Фурцевой и объясниться. Пастернак не захотел. Набросал Екатерине Алексеевне письмо:

«Я думал, что радость моя по поводу присуждения мне Нобелевской премии не останется одинокой, что она коснется общества, часть которого я представляю. Мне кажется, что честь оказана не только мне, а литературе, к которой я принадлежу… Кое-что для нее, положа руку на сердце, я сделал. Как ни велики мои размолвки со временем, я не предполагал, что в такую минуту их будут решать топором. Что ж, если Вам кажется это справедливым, я готов все перенести и принять…»

Корней Иванович Чуковский прочитал, вздохнул и посоветовал письмо Фурцевой не отправлять.

В стране усилиями партийного аппарата и госбезопасности развернулась настоящая травля поэта. 27 октября 1958 года секретариат Союза писателей исключил Пастернака из членов союза. На заседание приехал заведующий отделом культуры Поликарпов. Похоже, в последний момент он засомневался: стоит ли это делать? Какое впечатление произведет на страну и мир исключение выдающегося поэта? Но решение уже было принято.

Московские писатели по собственной инициативе потребовали от родного правительства изгнать поэта из страны. Этот пункт в резолюции собрания не предусматривался. Главный редактор «Литературной газеты» Валерий Алексеевич Косолапое заранее получил резолюцию собрания и теперь не знал, как быть: печатать вариант, утвержденный в ЦК, или новый с добавлением насчет лишения гражданства? Позвонил Фурцевой. Выслушав Екатерину Алексеевну, распорядился:

— Даем с поправкой. Иностранные «голоса» уже передали…