Футбол, деньги и те, кто рядом

На кладбище в Ракитках мы долго ждали, когда придет катафалк из церкви, и, чтобы окончательно не замерзнуть, я бродил по территории этого небольшого подмосковного кладбища, разглядывая захоронения. Заместитель спортивного директора «Зенита» Александр Геннадьевич Поваренкин и стоящий с ним селекционер клуба Иван Стрельцов окликнули меня и спросили, ищу ли я что-то конкретное, переходя от могилы к могиле.

– Знаете, ребята, здесь где-то на пятом участке захоронен сам Виктор Семенович Абакумов.

– А кто это, – заинтересованно спросил Стрельцов.

– Это почти легендарная личность, – ответил я, – создатель и начальник контрразведки «Смерш». Ему тогда было, если мне память не изменяет, чуть больше 33-х лет.

– 33? – переспросил Стрельцов. – Возраст Христа.

– Да, – грустно улыбнулся я, – а расстреляли его в Ленинграде в Левашово в 1954 году.

– Выходит, и здесь Ленинград не остался в стороне, заключил Поваренкин и как-то с недоверием посмотрел на меня, а затем спросил:

– А почему, собственно, у нас в Ленинграде?

В его голосе содержался какой-то упрек. После недолгих поисков мы набрели на захоронение этого генерала. По странной случайности оно располагалось совсем поблизости от того места, где должен был быть упокоен Костя.

– Так он здесь не один, – прочтя надпись на надгробной плите Абакумова, тихо произнес Поваренкин.

– Да, – подтвердил я, – это его жена и сын.

– Постой, Володя, если ты про него чего-нибудь знаешь, расскажи нам, – попросил Стрельцов.

– Знаю только то, что и все, – ответил я. – В 1951 его арестовали по приказу Сталина и осудили по «Делу врачей». Били жестоко, но он никого не сдал и не оговорил, благодаря чему, как считают, он спас жизни многих врачей, при этом сам стал инвалидом.

Мои собеседники смотрели на меня и ждали продолжения рассказа.

– Его держали в тюрьме вместе с женой и двухмесячным сыном. Абакумова содержали в холодильной камере, закованным в кандалы в течение нескольких месяцев. У его жены от страха молоко пропало сразу, и она перестала кормить ребенка грудью. Удивительно, но ребенок выжил, даже стал впоследствии доктором медицинских наук, правда, под фамилией своей матери Смирновой. Отцовскую фамилию ему не разрешили носить.

– А из какого источника эти данные, – полюбопытствовал Поваренкин.

– Мы знаем об этом только со слов Павла Судоплатова, который сидел вместе с ним. После смерти Сталина дело переквалифицировали в «Ленинградское дело», и его естественно, перевезли в Ленинград. Тоже били, но уже по указанию Хрущева. Результат был тот же – этот русский мужик не выдал ни одного человека. Жену с сыном выпустили из тюрьмы только за несколько дней до его расстрела на Левашовской пустоши.

– Выходит, вот здесь, на кладбище в Ракитках и встретилась вся семья, – сказал Стрельцов.

– Да, – ответил я. – Останки Абакумова привезли из Ленинграда совсем недавно, когда расстрельную статью снова переквалифицировали в другую, заменив сроком тюрьмы в 25 лет.

– Зачем, его же уже расстреляли, – искренне удивился Стрельцов.

– Иначе бы не привезли, – ответил я. – И награды и имущество не вернули бы, и не встретился бы он со своими.

– Выходит, и Костя наш скоро повстречается со своей матерью, – сказал Иван Дмитриевич задумчиво и, отвернувшись, заплакал.

Вытерев слезы, он сказал, словно разговаривал сам с собой:

– Ну не предусмотрен за Костины заслуги орден, всю свою жизнь футболу посвятил, всё хотел сделать сам, поэтому и за здоровьем своим ему некогда было следить. Ни перед кем кепку не ломал и боялся только Бога. Молился ему истово в своем храме.

Зазвучала музыка, и многолюдная траурная процессия стала медленно продвигаться мимо пятого участка.

Сколько он все-таки стоит, тренер сборной?

«Вы мне говорите, что я человек не оригинальный… без особых талантов и обыкновенный. Нажив деньги, знайте, я буду человек в высшей степени оригинальный.»

Ф. М. Достоевский «Идиот».

«Париж, мы любим тебя!» – весело скандировали в аэропорту «Руасси» наши болельщики, прибывающие на Евро-2016 шумными компаниями. Кто из русских не мечтал побывать здесь! Что ж, Париж – мечта миллионов. Смешавшись с толпой других, таких же отвязных и счастливых, наши рассчитывали задержаться во Франции как можно дольше, и если надо, потратить последние сбережения, лишь бы быть поближе к своей сборной.