Темнота слева и справа от нас разорвана вспышками навигационных огней. Вот они подходят заправленные «под пробку» многотонные махины с полной бомбовой нагрузкой.
— Командир, — подает голос Левчук, — все ведомые на месте.
И, как выстрел, командирское:
— Курс?
Ну, двинули с богом.
Штурман докладывает о прохождении контрольного ориентира. Это большой город. Он прячется за черными хлопьями тумана, где-то на самом дне ночи — пульсирующая россыпь огней, росчерки улиц, мерцающая геометрия квадратов, точек, пунктиров.
Скоро меня опять зовет штурман:
— Радист! Пролет семьсот девятого.
— Уже?
— Да.
— Еще один отлетел.
Недовольный голос Хлызова:
— Что там отлетело, радист?
— Я говорю, командир, еще один город отлетел.
— Ну, ну… Говоруны.
Передавая на землю закодированные названия пунктов, я думаю о том, как перекраивается в полете школьная география: расстояния сжимаются, а города мелькают, как полустанки — один, другой, третий. Они словно пылят за нами.
Внизу залитые лунным светом зеркала озер. Горсть огоньков, точно опрокинули жаровню с горящими углями — деревушка или поселок.
Вокзал у нас небольшой. Скромный такой вокзальчик, но для пары колонн место все же нашли. Да вот еще кренделей алебастровых на фасаде навешали. Для красоты, надо полагать. В зале ожидания и на перроне — никого. Вокзальную публику нынче представляю я один.
Когда сыграли тревогу, я, хоть и безлошадный, тоже подался на аэродром. В коридоре меня догнал Некрасов.
— Что делать? — спрашивает, а сам мнет в руках какую-то бумажонку. — В половине двенадцатого приезжает Ольга.
Вот оно что. Невеста пожаловала.
— Вы надолго?
— Кто его знает. Если пойдем на полный радиус, то вернемся не раньше двух ночи.
— Ладно, — говорю, — давай телеграмму. Я встречу Ольгу. Когда вас выпустят, нам, наверное, сыграют отбой.
Андрей вдруг заволновался, заторопился, зачастил:
— Отлично, Сергей. Хорошо. Ты ей объясни, расскажи. Вот телеграмма. Здесь все есть. Пятый вагон. — Он перевел дух. — Только не опоздай.
Приехавших немного: двое солдат, плотный мужичок в плаще и парусиновой кепке, каких я уже тысячу лет не видел, и, наконец, Ольга. Солдаты, как увидели армейскую машину, двинули к ней. Мужичок тоже исчез. Ольга осталась одна на пустом перроне. Не хотел бы я вот так приехать однажды. Подхожу, представился, от Андрея привет передал, рассказал, что к чему. Она благосклонно выслушала мои объяснения и коротко кивнула: «Идемте». Поправила сумку на плече и — ходу. Чемоданы же оставила мне. Решительная дама.
Вот мы и добрались. Полигон уже слышно.
— Штурман, — спрашивает Хлызов, — сколько нам еще?
— До выхода на цель двенадцать минут.
Сейчас побросаем свое железо и — домой.
— Цель поражена!
Ай да Хлызов!
Они там в передней кабине, должно быть, собрались домой, бортпайки, наверное, распечатали и не знают еще, что нас перенацелили. Я сверяю радиограмму с таблицей кодов: выход на рубеж встречи с дозаправщиком… проход над точкой… эшелон…
Передаю приказ командиру.
— Ну да, — быстро отвечает Хлызов. — Этого надо было ожидать. Передавай: вводная принята, идем на задание.
Зовет ведомого. Капитан Арутюнов откликается мгновенно:
— Триста пятый на связи.
— Триста пятый, берите группу. Всем следовать прежним курсом. Я иду в «точку двадцать».
— Понял вас, триста первый. До встречи.
Мы остаемся одни.
— Штурман, — спрашивает Хлызов, — сколько мы теряем на новом маршруте?
— Около двух часов.
— Делов-то!..
Слева по курсу уже маячат огни самолета-дозаправщика. Они совсем близко.
— Внимание, экипаж! — говорит Хлызов. — Начинаем сцепку. Всем на внешнюю связь.
Я просыпаюсь от голосов за стеной: Арутюнов прилетел. Быстрая скороговорка, короткие реплики, смех. Развеселились среди ночи. Ну и семейка!
Я набрасываю халат и иду к матери. Она сидит под лампой с вязаньем.
— Чего тебе не спится? — спрашиваю.
— Вот… — протягивает кофту. — Опять распустила рукав… Ложись-ка давай. Завтра экзамен.
— Зачет… Ма, Арутюнов прилетел.
— Ну и что.
— То есть, как это ну и что! Где же отец?
— Мало ли… Новое задание…
— Ну, мать, ты даешь! Прямо руководитель полетов…
Я делаю несколько шагов на ватных ногах, облизываю пересохшие от кислорода губы и только тогда свободно вздыхаю. Воздух теплый, влажный…
Сырой бетон отражает огни переносок и мутный аккумуляторный свет из кабин.
Радист стягивает с головы шелковый подшлемник и подставляет лицо дождю.
Меня высаживают у гостиницы. Еще из кабины я успеваю заметить Ольгу. Она бежит по дорожке. Остановилась, глаза широко раскрыты, губы дрожат. Я вижу ее такой впервые.
— Оля, что с тобой? Оля…
— Ты, — сквозь слезы говорит Ольга. — Андрей… Что это было? Что было с вами?
— Все хорошо, Оля. Все хорошо. Обычный полет.
— Нет! — Ольга мотает головой. — Нет!
— Да, да, да.
Мы стоим обнявшись под дождем. Я чувствую, как вздрагивают ее плечи.