Футбол с улыбкой

Он еще несколько раз приходил, а потом я его оскорбила. Сказала где-то: «Если у человека не работает голова, то хотя бы ноги должны работать». Таким было мое восприятие футбола и футболистов. Эти слова передали сестре Эдика Ире, она накачала свою маму, и начался семейный антагонизм. Он на какое-то время отстал.

Я поступила в институт, Маркаров узнал, что я там учусь, начал подъезжать, ждать меня. Пацаны подходили, фотографировались с ним, когда у кого-то был фотоаппарат – тогда большая редкость. А я его сторонилась. Перешла без него на второй курс. Жили мы в двухкомнатной коммуналке. Когда он в четвертый раз пришел к нам домой с шампанским, тортом и цветами, я ему отчеканила:

– Еще раз поднимитесь – шампанское вместе с букетом цветов полетят с четвертого этажа!..

* * *

Вернусь на много лет назад, когда о знакомстве со Стеллой еще и не помышлял. Я родился в 1942 году, в разгар Великой Отечественной. Но ничего не слышал о том, что семье тогда жилось тяжело, впроголодь. Все-таки это Закавказье – фашисты туда не дошли.

Если бы питались, например, по хлебным или еще каким-то карточкам, то мне бы точно об этом сказали, когда подрос. Да и помнил бы голод и лишения. Но таких разговоров не было. Вот в Ереване карточки были, это да. Когда папа сразу после войны переехал туда на два года, его к местному «Динамо» прикрепили и дополнительные пайки на питание давали.

Читал, что в три года у меня был легочный круп, я начал задыхаться, ситуация была критическая. Но увидел кошку, развеселился, дыхание возобновилось, и мама от радости упала в обморок, и якобы у нее от этого случился выкидыш. Правда ли это – не знаю, мама ничего не говорила, а у меня в памяти это не сохранилось.

С сестрой всегда были идеальные отношения. Говорит как-то:

– Хочу на машине ездить!

– Вон машина стоит – езжай, – отвечаю.

У меня товарищ был хорошим водителем. Брали машину, он Иру сажал и учил.

Жили мы в Завокзальном районе Баку, одном из двух, где сосредоточилась основная масса армян. В нашем дворе азербайджанцев не было, в соседнем – один был, но хорошо говорил по-армянски. Когда я, играя за «Нефтяник», получил вторую квартиру, там уже горские евреи жили.

А в старом доме общий двор был – семей на тридцать. Двери ни у кого не запирались. На праздник у любой семьи столы во дворе накрывали, и у кого что дома было – все приносили. Вот какие отношения! Таким был старый Баку, о котором остались только самые прекрасные воспоминания.

Черную икру трехлитровыми банками приносили во двор, ложками ели. Она стоила дешевле рыбы. Уже когда начал играть в первой команде «Нефтяника», помню, у меня день рождения, слышу – стучат. Открываю – там знакомый болельщик, за городом живет.

– Эдик, куда положить?

Метра полтора рыбина! У нас во дворе у одного ванна была, говорю ему:

– Давай пока в ванну положим, потом устроим праздник!

Никто ничего у нас не воровал, потому что во дворах сами же воры и жили. Глядя на них, никто не смел ни к чему прикоснуться. У нас во дворе такие блатные ребята были! Один в тюрьму садится, другой – выходит. Без краж не могут. Но у своих – никогда. Одни карманниками были, другие домушниками…

Мы, мелкие, крутились рядом с ними, думали – кого пошлют за сигаретами? Это была честь! А они мне:

– Что ты здесь стоишь? Тебя никто за сигаретами не пошлет. Иди спать, у тебя завтра тренировка.

Берегли меня. Случись что – горой за меня встали бы! Но таких случаев не бывало. Все уже знали – и их, и меня.

Когда растешь рядом с такими людьми, понятно, что воспитание улицей идет в довольно жестком режиме, и ты должен быть сильным, не размазней. Но не помню, чтобы дело доходило до каких-то жестких заруб, когда во время матчей мы били друг друга по ногам. Даже те же воры приходили со своей «работы» и, даже не поев, играли тайм. Но все свои, все друг друга знали. Просто выходили поиграть и расслабиться.

Один раз – да, подрался. Вышел со двора, разговариваю, тут один подходит. Слово за слово, я ему:

– Что тут стоишь? Ты не из нашего района.

– А ты кто?

Сцепились, я ему как головой дал – и в нокаут!