Футбол - только ли игра?

Выше коленной чашечки я увидел красноту и с радостью указал на нее пальцем.

– Во, какая краснотища! А вы – артист да артист…

– Клим (так мы звали в команде Виктора Ворошилова), мы с тобой ошиблись: не артист он, скорее артистка. Только дамы так могут орать. Красноты, понимаешь ли, испугался.

И тут я повернул ногу, чтобы посмотреть, как парафин прогрел ее с другой стороны. «Доктор» вдруг замолк и удивленно поднял брови. Огромный белый волдырь украшал место сгиба.

– А это что? – спросил я Горохова.

Смутившись, он тихо изрек:

– Да, понимаешь ли, это ожог. Самый настоящий ожог!

Гороховский метод не помог. Травма оказалась чересчур серьезной.

В то время лучшим специалистом по коленным суставам считался Абрам Моисеевич Ланда. Видный хирург, ученый, учитель Зои Сергеевны Мироновой. Дангулов повез меня к нему домой, на улицу Чайковского. Он, осмотрев ногу, сказал: «Где тонко, там и рвется». – «Так что с ним делать?» – спросил мой тренер. Я ждал с замиранием сердца. Что, если доктор произнесет сейчас слово «операция»? Не операционный стол, естественно, страшил, а то, что придется надолго выбыть из игры. Обидно: хорошо начал сезон, только-только почувствовал уверенность.

– Не будем спешить с операцией, – заключил Ланда, – вполне возможно, тут молодость вывезет. Пошлем его пока на грязи, а там…

И меня отправили в Одессу. Так что лето все-таки у меня пропало.

А над Владимиром Ивановичем при всяком удобном случае подшучивали:

– Ну-ка, «доктор», расскажи, как лечил Никиту…

В «Крыльях Советов» я прошел неплохую выучку. Понял, что в команде человеку могут простить слабость, ошибки, но не простят лени, равнодушия, зазнайства. И за одно это благодарен старшим товарищам. А на вопрос: нужен я или не нужен команде, – могло ответить время.

В «Крыльях Советов» я играл три сезона. Как играл – не мне судить. Забил в матчах чемпионата девять голов. Могло бы быть десять, если бы реализовал пенальти, который доверили мне пробить в ворота ЦДКА.

Волнуясь, поставил мяч, разбежался и мощно пробил… мимо ворот. Счет так и остался 1:0 в пользу армейцев. Потом они забили второй гол и ушли с поля победителями.

После игры, помню, армейские асы стали подтрунивать над своим массажистом Рябининым, который по совместительству работал и с нашей командой:

– Ты, Семен Степаныч, молодец! Настоящий армеец! Так поработал над мышцами Симоняна, что он и в ворота попасть не смог. Спасибо тебе!

– Ну, как же, как же, – подыгрывал им Рябинин. – Знал, что делаю, старался, на вас работал…

В сезоне 1948 года наша команда заняла последнее место. Сказался уход таких футболистов, как Дементьев, Гомес, да и многие наши «старички» закончили играть, а молодым еще не хватало опыта. И было принято решение расформировать «Крылья». Тренеров Дангулова и Горохова перевели в «Спартак», а игроков распределили по разным московским клубам. Мне предложили «Торпедо».

– Твое место в «Спартаке», – убеждал меня Горохов, – и только в «Спартаке». Мы, тренеры, тебя хорошо знаем, знаем твои способности, твои возможности. А «Торпедо»… Не спорю, команда интересная, самобытная, но не забывай, что там есть Александр Пономарев.

Кстати, Пономарев, знаменитый торпедовский форвард, убеждал меня в обратном: «Не раздумывай – иди в „Торпедо“! Мы с тобой создадим сдвоенный центр. У нас здорово получится!»

Честно говоря, я оказался в трудном положении. Будучи человеком дисциплинированным, должен бы по логике характера безоговорочно пойти в «Торпедо». И все-таки внял гороховским словам. Да и самому мне не хотелось расставаться со своими тренерами: трудно привыкал к новым людям – это пройдет лишь с возрастом, – еще труднее отвыкал. А Пономареву я сказал: «Вы же выдающийся игрок, Александр Семенович, и вряд ли я сравнюсь с вами, вряд ли буду играть в основном составе». – «Но пойми, „Спартак“ – это не „Торпедо“, – не сдавался он. – Мы рабочий класс, рабочая команда!»…

Много лет спустя, когда мы оба стали тренерами, он вспомнил о старом разговоре и сказал: «Все-таки зря ты тогда не пошел в „Торпедо“. Мы с тобой и в самом деле нашли бы общий язык…» А меня время убедило в обратном. Мы сыграли много сезонов – каждый за свою команду и каждый именно в нее вписался, в ее стиль, в ее ансамбль.

Я уже подал заявление в «Спартак», как однажды, рано утром домой к Гороховым пришел незнакомый молодой человек. Дверь ему открыл я, и он прямо с порога бросил:

– Никита, одевайся и едем на автозавод.

– Что случилось?

– Узнаешь.

Я оделся, мы вышли на улицу. Раннее зимнее утро. Было еще темно. До ЗИСа добрались быстро. Парень провел меня через проходную, и мы направились в административное здание.

– Ты можешь, наконец, сказать, куда ведешь меня? – не выдержал я.

Проводник мой буркнул:

– Я же тебе сказал – узнаешь!

Вскоре мы оказались у дверей директора завода И. А. Лихачева.

Иван Алексеевич встал из-за стола, протянул руку.

– Здравствуй, Никита. Так что же ты изменяешь автозаводцам? – сразу перешел он к делу. – Подал заявление в «Спартак»?

– Подал.

– Решил окончательно?

– Да.