Футболь. Записки футболиста

Есть команды и были, в которых, несмотря на жесткие игры на поле, в жизни дружили почти все между собой. Такое было в конце шестидесятых между харьковским «Металлистом» и «Таврией». Виктор Аристов, Андрей Паскотин, Геннадий Орлов были нашими друзьями. И вот я решил после одной из игр принять их у себя дома. Стадион в Симферополе был совсем рядом с моим домом. Харьков тогда сгорел нам 1:2. И вот, несмотря на проигрыш, в моем доме собралось человек двадцать из обеих команд, мать моя готовила крымские блюда гениально — чебуреки, баклажаны, коньяк и водка — все пошло в ход. Музыка гремела на всю улицу, у окон останавливались люди и заглядывали внутрь — было интересно, как гуляют футболисты. Вскоре появился карлик, друг нашей команды, аккордеонист, и его друг, ресторанный сакс. Это было чудо. Такого отрыва я больше не помню. Все были на подъеме. Юра Зубков то и дело поднимался на стол и оттуда исполнял со слезой в голосе и в глазу «Пару гнедых», разводя при этом театрально руками. Это было братство футбольных людей, понимающих друг друга, знающих другу цену и знающих кратковременность этой радости. Отсюда — всё на такой остроте, на такой нервной ноте. Геша Орлов, тогдашний силовой и техничный форвард «Металлиста», почему-то всплакивал. В общем, шла разрядка. Наконец, все вспомнили, что пора ехать в аэропорт. Друзьям пора было улетать домой, а нам через день на выезд в Саратов. Добравшись до самолета, мы узнали, что рейсы откладываются до утра, и продолжали до утра, и никакая милиция, никакая дружина нас не трогала. Правда, все время кто-то куда-то пропадал и мы искали его все вместе, находя, конечно же, рядом, в лавровых кустах. Наконец, самолет улетел, и мы поехали отсыпаться. Наутро мы собрались в гостинице, чтобы оттуда уезжать в аэропорт. Я сразу заметил, что нет Валеры Захарова. Бросив сумку Юре Зубкову, я помчал на такси, предупредив, чтобы за нами заехали. На подъезде к дому я увидел открытое окно Валеры и все понял. Я не отпускал звонок минут десять. Наконец дверь открылась. В ней стоял совершенно голый лучший полузащитник «Таврии». — «Все, я никуда не поеду, хватит, наигрался, Санек. Скажи всем, что я завязываю, что заболел, птичья болезнь — перепел». «Да, мы решили завязать с футболом», — из-за его спины раздался пьяный женский голос. Я вошел в комнату и бросил голую телку на кровать, дал ей выпить стакан водки, затем посмотрел на улицу — там, постояв еще минуту, качнувшись, «Икарус» пошел мягко на аэродром. Я схватил в охапку Валерку, как я его называл в такие моменты — тряпичного, и, втолкнув под холодный душ, начал собирать сумку — бутсы, костюм, носки, гетры… Смотрю, эта тварь голая опять возникает со стаканом и лезет в душевую. Я ору и одеваю мокрого Валерку, даю немного водки, надеваю черные очки на его синее лицо, захлопываю дверь, и вот мы уже катим в аэропорт. Валера кое-как отходит, но еще совсем плох. Правда, молчит. Я вижу, что самолет уже заканчивает рулежку перед взлетом. Я бегу к диспетчеру и объясняю ситуацию. Самолет приостанавливают, дают нам машину, подвозят к люку и на руках втягивают в чрево самолета. Все смотрят на нас, мы молчим. Тренер Володя Юлыгин все понимает, но смотрит в иллюминатор и вдруг спрашивает спасительное: «Что, опять забыли время отлета? Еще поговорим». Валерка почему-то лепит горбыля: «Да нет, Михалыч, телеграмму отбивали в Саратов, чтобы два очка встречали», — и плюхается в кресло. И вырубается. И спит все четыре часа полета до Саратова. Через три дня игра. Валера на поле лучший. Вырываем очко на выезде. Конечно, все прощается. Ах, Валера, Валерчик, как тебя не хватает сейчас. Ты всегда был доказательством того, что все это было с нами и было всерьез. А сейчас я становлюсь все больше и больше человеком без своей истории. И что это за история такая и чем здесь можно похвастаться, могут спросить?

Что ж, какая есть, зато честная, страстная. История моих бедствий.