Футуроцид. Продолженное настоящее

К счастью, корректировка и редактура прошивки – работа трудоемкая, требующая полной сосредоточенности. Она быстро вытесняет из головы все лишние мысли. Не дай бог допустить здесь промашку! Мелкий сбой, неправильно положенный шов может перерасти потом в большую психопатологическую проблему. А это, разумеется, скажется, и на моем профессиональном авторитете. Клиент, у которого после прошивки один глаз смотрит вверх, а другой – вбок, дискредитирует прошивщика на всю жизнь. Депутатов в числе заказчиков мне тогда уже не видать. Поэтому я, как обычно в такой ситуации, выпадаю из времени и пространства. Передо мной пульсируют в воздухе две многогранные, нитчатые, разноцветные, объемные паутины, и я световыми пинцетами, иголками, скальпелями пытаюсь подогнать друг к другу их ребра, плоскости и узлы. Занятие весьма кропотливое, учитывая, что ментограммы по природе своей явления динамические: мозг продолжает функционировать, а потому размерность отраженных его элементов все время меняется; неверно скрепишь, неправильно что-то соединишь и в силу инерции перекашивается сразу же целый сектор. Выправлять его потом – сущая мука.

В общем, когда, часа через полтора, я даю команду «зафиксировать результат», то представляю собой ком взмокшей человеческой плоти, бесформенно оползающей в кресле. Даже не замечаю, что Арина, оказывается, уже выкарабкалась из ментоскопа и стоит передо мной – задумчивая, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Ничего вроде бы не изменилось…

– А ты чего ожидала? Что у тебя откроется во лбу третий глаз? – Я достаю из ящика пару бумажных салфеток и вытираю лицо. – Не беспокойся, все прошло хорошо. Однако усвой, пожалуйста: вторая прошивка тебе категорически противопоказана. Это и законом запрещено, но еще и то, что психика у тебя слишком лабильная – крышу может напрочь снести. Я во всяком случае предупреждаю: вторую прошивку тебе делать не буду. Ты поняла?

– Поняла.

Арина смотрит на меня в упор.

– Что еще? – спрашиваю я устало.

Мне хочется, чтобы она побыстрей ушла.

Арина мнется.

– Говорят, что вы с Никитой Патаем друзья… Не могли бы вы… как это называется… меня рекомендовать…

Ого! Мы, оказывается, снова на вы. Арина, чисто интуитивно по-видимому, устанавливает тем самым четкую дистанцию отчуждения: если мы с ней один раз переспали, то это еще не значит, что и дальше у нас будут подобные отношения.

– Дяденька, дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде, – комментирую я.

– Не поняла… – растерянно говорит Арина.

– Естественно. Это – из другой культуры. Так ты хочешь, чтобы я рекомендовал тебя в «Карусель»?

– Ну… Если уж вы взялись за дело, то следует довести его до конца.

Ничего себе!

Она еще меня учит.

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга – глаза в глаза.

– Ладно! – Я отнюдь не забыл, как она назвала меня мелким прошивщиком. И вообще полезно было бы продемонстрировать Арине ее реальную значимость. А то кажется, она себя сильно переоценивает.

Я тычу пальцем в телефонный номер Патая, а когда он уже на третьем гудке отзывается, сообщаю ему, что у меня есть интересная кандидатура – можно взять ее непосредственно в отборочный тур.

При этом я переключаюсь на громкую связь.

– Да ну на фиг, – отвечает Патай. – Опять, наверное, какое-нибудь фуфло длинноногое. Будет выпячивать сиськи перед монитором, и все.

Голос у него вялый, ленивый. В жизни Патай далеко не такой, как на сцене. Под софитами он – сгусток взрывной энергии, а при обычном общении – заторможенный, полусонный, неохотно движущийся человек, которому каждый жест дается с трудом.

Видимо, бережет силы для «Карусели».

Не обращая на это внимания, я объясняю ему, что у клиентки поставлена прошивка «Ван Гог», свеженькая, без аномалий, то есть драйв гарантирован, ставил я сам, к тому же – внешность, характер, упорство, может и нахамить, покемонам это понравится. Вообще, когда я тебя подводил?

Некоторое время Патай размышляет.

– Она хоть сговорчивая? Или брыкается? Не хочется, знаешь, тратить время впустую.

– Сейчас спрошу, – в тон ему замечаю я и поворачиваюсь к Арине, которая через динамики слышит наш разговор. – Ты сговорчивая?

Она вздергивает подбородок:

– Да.

– Точно?

– Да!

– Сговорчивая, – говорю я Патаю.

Тот издает мелкий смешок.

– Уже опробовал? Знаю твой вкус. Наверняка какая-нибудь курица с голубыми глазами… Не везет мне что-то в последнее время, – жалуется он, громко зевнув. – Приходят либо тетки, такие, что вдвоем ее не обхватишь, либо скелетики какие-то на кривеньких ножках, не пощупаешь, нет у них ничего, кроме костей. – Он опять ощутимо зевает. – Ладно, подгони ее часикам к трем на студию, гляну.

– Теперь достаточно? – Я отключаю связь.

– Достаточно, – инфернальным голосом отвечает Арина. – Я вам очень благодарна за помощь. Спасибо! Вы необыкновенно добрый и отзывчивый человек.

Мы опять взираем друг на друга – глаза в глаза.

Наконец мне эти гляделки надоедают.

– Ничего подобного, я не добрый, а глупый. Если бы я был по-настоящему добрый, я бы тебя просто отшлепал и выгнал. И ментограмму не стал бы снимать. А сейчас хочу попросить тебя об одном…