Футуроцид. Продолженное настоящее

– Будущее вырастает из настоящего, – объяснял ему Гремлин. – Они связаны между собой тысячами животрепещущих нитей. И вполне естественно, что человеческое сознание, как бы продолжая эти нити вперед, словно бы чуть-чуть приподнимаясь на них, может воспринимать некоторые фрагменты грядущего. Всегда существовали и существуют люди, обладающие такими способностями. Мы их называем визионерами. Или реципиентами, если выражаться скромнее. Судя по всему, вы один из тех, кто обладает подобным даром.

Помнится, при этих словах Гремлин со значением посмотрел на Дага, который, если честно, ничего толком не соображал, и далее объяснил, что будущее обладает еще одним важным свойством: оно многовариантно, эвентуально, то есть окончательно не определено, в нем наличествует целый спектр разных версий, как привлекательных, так и негативных, как благоприятных для нас, так и несущих в себе угрозы. Реализация этих версий зависит от конфигурации настоящего.

– Вы, наверное, слышали, что если бы Наполеон в битве при Ватерлоо не страдал насморком, то он это сражение выиграл бы. Карта Европы стала бы тогда совершенно иной. Так это или не так – не нам судить. Обратного хода история не имеет. Но суть здесь выражена абсолютно правильно: пушинка может потянуть вниз чашу весов, легкий поворот стрелки, и поезд, целый состав, движется совсем в другом направлении. То есть, изменяя определенным образом настоящее, можно управлять будущим, получать ту его конформацию, которая нам желательна. Собственно, этим мы и занимаемся по мере сил: сканируем будущее, выявляя разные его версии, и затем пытаемся найти траектории, ведущие не к катастрофам, а к позитивным реалиям. На мой взгляд, ничего важнее этого сейчас нет. Вы же не хотите жить среди мертвых развалин?

– А что, такие версии тоже имеются? – скрипучим голосом спросил Даг.

Он был так напряжен, что слова царапали горло крупнозернистым песком.

– Сколько угодно. – Гремлин пожал плечами. – Деструкции, то есть глобальные катастрофы, спонтанны. Мелкие изменения, которые непрерывно накапливаются в сложных системах, как кислота разъедают их изнутри. Разрушение происходит само собой. А вот чтобы создать нечто устойчивое, образовать целостность более высокого уровня, требуются значительные усилия. Посмотрите на наш мир, – сказал Гремлин. – Как вы полагаете, по какому пути он сейчас движется?

Вопрос был, разумеется, риторический. Достаточно было полистать новостные ленты в сетях, чтобы понять: мир распадается на фрагменты, на самостоятельные отдельности, на осколки, не имеющие функционального смысла, в нем закручиваются вихри водоворотов, поглощающие людей, нации, целые государства, зияют провалы, исторгающие отравленный дым, расползаются язвы войн, оставляющие после себя некротизированные пустоши. Бесполезно и не к кому взывать о спасении: в грандиозной сумятице, в каковую превратилась нынешняя мировая политика, ничей голос уже не будет услышан. И не пандемия тому виной. Вирулентен сам воздух, которым мы дышим. От него мучительно кружится голова, в нем не хватает какой-то важной жизненной составляющей – легкие на вдохе пересыхают и расслаиваются на слюдяные чешуйки.

– Выражаясь несколько пафосно, – сказал Гремлин, – мы хотим спасти мир, найти для него безопасный путь в будущее. Вы же видите: если все и дальше пойдет так, как сейчас, то глобальный катаклизм неизбежен. Сумеем ли мы его пережить? Сумеем ли мы выкарабкаться из-под завалов старой реальности? Причем под «мы» я подразумеваю не одну нашу страну, но все человечество, которое сейчас просто агонизирует. И потому вопрос стоит так: если не мы, то – кто? – Чуть вздернув брови, он с ожиданием посмотрел на Дага. – Впрочем, познакомитесь с нашими сотрудниками, почитаете материалы, вам многое станет понятно…

Даг был этим разговором ошеломлен. Жизнь перевернулась с ног на голову буквально за четыре секунды. То он бесцельно шаркал тапочками по квартире – в отчаянии, в глухой апатии, еле дышал, считая, что сходит с ума, а то вдруг – раз! – и оказался в роли спасителя мира.

Как тут не впасть в легкий ступор?

Постепенно он начал различать окружающее: его углы, его стены, его незнакомые очертания. Вот тогда возле него и появилась Агата, вроде бы Гремлин назначил ее чем-то вроде наставника: лет тридцати, в облегающих джинсах, в джемпере, плотно прорисовывающем фигуру, с внимательными глазами, как будто взвешивающими человека на каких-то одной ей ведомых, но очень строгих весах. Она сразу же уточнила, что избрала такой псевдоним вовсе не потому, что обожает Агату Кристи. У нее были другие причины.

Какие – опять-таки не объяснила.

– А ты, значит – Даг?

Даг неловко кивнул. Он-то эту аббревиатуру выбрал исключительно по растерянности. Сходу ничего лучше придумать не смог.

Агата представила ему несколько человек. Сначала Анчутку, девушку с трехцветными волосами: зеленый, желтый, оранжевый, чем она резко выделялась из остальных. А еще были на ней мешковатые брезентовые штаны и футболка с фиолетовым иероглифом на животе.

Анчутка потыкала в иероглиф пальцем: