Futurum comminutivae, или Сокрушающие грядущее (СИ)

Исполняя отвлекающий манёвр, я сделал вид, что поджидаю кума, который поехал за деньгами. А сам завёл нехитрый разговор с болеющим продавцом. Стараясь войти в доверие, я выбрал очень близкую для всей страны тему. Про водку! Начал издалека. Где она в городе дешевле, где дороже. Где казёнка, а где палёнка. Затем углубился в вопрос. Где она водится покрепче, понеразбавленней, повкуснее. А где её бадяжат без зазрения совести. Развил предмет обсуждения. Почему на ликёро-водочных заводах (вот негодяи!) экономят на песчаных и древесно-угольных фильтрах? Где оно, прежнее качество древнего напитка? Про-га-вили империю, демократы!

Если для меня это была всего лишь вынужденная болтовня, то мужика тематика задела всерьёз. На его-то состояние!

– Это не то что раньше! – всезнающей рукой рубил я воздух. – Я-то, тогда, в восьмидесятых, ещё малой был. Помню, дед, и мужики с его бригады, соберутся на столике в колхозном саду, казёночку «Столичную» с рукава – оп-па! У нас она в деревенской лавочке, ну, что-то около трёх-четырёх рублей стоила. Помню, она тогда рядом с ирисками «Кис-Кис» стояла, вот я и запомнил, – нагло врал я и даже не краснел.

– Чай, времена были! – растроганно подмуркивал подобревший мужик. – Четыре сорок две пузырёк тянул! Пятёрку берёшь, коленвал прикупил (тогда магазинную поллитровку почему-то так и называли), пару сырков, хлебца с полбуханочки. Эх-ма, шистьнадцать копеек буханка хлебца! Эх-ма…

С водочной ностальгии я перевёл разговор на коррупцию. Про то, как господа казнокрады, гады, распилили местный бюджет. (А кум в это время уже прицелился на рывок).

– А коррупция? – негодуя, вопрошал я. – Это же ужас! Это же беспредел! Куда ни ткнись, отлистывай деньги! Иначе не решишь ни одного вопроса. Вот сколько тебе, отец, нужно хомяков продать, чтобы прокормиться, а? А проверки у вас есть? Базарники, видать, тоже тебя нехило пощипывают?

– Пощи-и-ипывают! – уныло кивнул теряющий бдительность повелитель хомяков, махнул рукой и распахнул душу: – От, надысь, паря, банковал я альбиносами (по дешёвке зашли в продажу, вурдалаки!) Торгова-а-ал разло-о-оманный, аки курва. Михалыч получку придыбал, проставу стелил на ЖЭКе. Славно мы тогда покушали. Вот скажи мне, паря, какая наутро работа, кады черепуха на бочину шуршит, болезная? Чай, мне, паря, тольки-тольки похмельнутся, я уже наметил… Почапал за ряд… А, чай, они, контэр… роллер… контарлёры, заразищщи, тут как тут. Ходы сюды, грят, мужичэлло. Давай, грят, Афанасич, местовое сгружай. Твоё место, грят, сто второе? Сто второе, грю! Моё! Сгружай, грят, сто шестьдесят восемь колов по квитанции. А без квитанции – сто пятьдесят. Бан-ди-ты!

– Ай-яй-яй! – сокрушался я, горестно кивал, а сам всё плотнее закрывал Афанасичу обзор.

Следом за бандитами и шуршащей черепухой уместно легла риторика о глобальном распространении во Вселенной низкопробной палёнки. Вслед за ней пришёл черёд главного вопроса… нет, не о смысле жизни. И не о Вечности. О том, где дёшево и сердито можно произвести древний ритуал опохмела!

Пока я распинался о вреде трезвого образа существования, панорама обзора перед Афанасичем закрылась полностью. Теперь я стоял вплотную к бумажным коробкам и наглухо прикрывал корзинку с Хокой. Кумушкин, пора. Действуй! Иваныч медленно протянул руку к хомячку…

– Чай, я ему, козлишшу, толковал: на угол нада чапать, паря, на угол! – горячился Афанасич. – Там пельменная была, а теперича разливайка. Там по совести бадяжат. Так нет, попёрся Митрич в переход… Ёханый чебурек! В переход, придумал, о, чудило! Ты, паря, брал водовочку, хуть бы разок в переходе?

– Не, не брал! – пожимал я плечами. – А шо?

– Я те отвечаю… и не ходи тудай.

А кумушкин в этот момент хомячка из лотка – хвать! И готово! Маленький Хока, сверкая глазками-бусинками, скрылся в могучей ладони кума. Иваныч отступил пару шагов в сторону и со скучающим видом (и хомяком в кармане) стал прогуливаться неподалёку. Дельце обтяпано! Пора ретироваться.

– …ото мы опосля перехода ролики свои чудок и не откинули! – трагически выдохнул Афанасич. – Подсуетился, Митрич, сэкономил, курва…

Заверив Афанасича, что даже в самом диком похмелье никогда не пойду за водкой в переход, я выпрямился и похлопал его по плечу:

– Лады, отец. А где тут у вас туалет?

– Да во́на, в конце ряда – налево рули. Отлить – пятерик… эх-ма, а раньше по энтим деньгам – цельный коленвал!.. От, жисть…

Я направился «в туалет», кум – за мной. Словно заправские джентльмены удачи, мы с Иванычем скоренько смешались с толпой и заторопились обратно к машине.

***

Окрылённые и счастливые, мы бегом вернулись к «пирожку». Витёк уже и задремать успел.

– Григорьич, подъём! – радостно затарабанил я ладошкой по капоту машины. – Вставай, страна огромная! Труба зовёт. Эй, барин!

Витёк подскочил как ужаленный:

– Барин! Ну ты даёшь. Зачем орать на ухо?

– Миссия завершена! Вот мы и радуемся.

– Так что, обратно едем? – скрипуче протёр глаза Витёк. – Я бы сегодня ещё и отдохнуть не прочь. Завтра понедельник, начало рабочей недели.