Фвонк

164) Пока Фвонка не было, брюхатые успели организоваться гораздо лучше. Сразу видно, что теперь они чаще патрулируют улицы. Свободная радость, коснувшаяся его за границей, немедленно развеивается. Он чувствует себя под домашним арестом, не выходит, заказывает еду на дом, а алкоголь — по почте. Притом ест он от случая к случаю, живот болит, визит к врачу опять откладывается, об Институте физкультуры и думать не приходится.

165) Заехала Хельга. Фвонк мечется по дому, наводя порядок. Наконец сервирует чай и достает жестянку с печеньем. Она сидит, сжав колени и отведя голени в сторону, как королева, точно при первой их встрече.

«Мы очень тревожимся по поводу Йенса», — говорит она.

«Я тоже», — отвечает Фвонк.

«Он тебе что-нибудь говорит?»

«Непрестанно».

«Вы подружились?»

«Да. Нас можно назвать друзьями».

«И что он говорит?»

«Он устал».

«Спасибо, это мне известно».

«Я думаю, вы не представляете себе, до какой степени он устал. Кроме того, ему надо дать возможность злиться. Похоже, он никогда себе этого толком не позволял».

Хельга записывает: «злиться».

«Вы не можете просто отправить его на больничный хотя бы на недельку? Это очень помогло бы».

«Фвонк, остался всего год до выборов, мы не можем себе такого позволить, партии нужен премьер-министр в отличной форме».

«Но он не в отличной форме и вообще ни в какой».

ЖБК берет имбирную печеньку и долго смотрит на Фвонка.

«Все ближайшее окружение Йенса, — говорит она, — внимательно отслеживает происходящее, центральный аппарат нервничает. Когда Йенс в ударе, то лучшего премьера и желать невозможно, но все близкие видят, как он сейчас удручен и подавлен. Притом это более чем понятно, и мы бы с радостью отправили его на юг и на недельку, и на две, будь у нас малейшая возможность. Но ее нет, Фвонк, и Йенс сам это понимает. Жизнь нельзя притормозить потому, что ему трудно. Йонас ждет наизготове, но народ любит постоянство и чтоб все было правильно, у нас есть данные соцопросов, из них видно, что смена премьера сейчас, посреди срока, нанесет партии урон в семь-восемь процентов. Как бы ни любили люди Йонаса, их нервирует сам факт перемен».

Фвонк замечает, что по улице идет брюхатая, и отодвигается поглубже к спинке стула.

«Они так тебя и мучат?»

Фвонк кивает.

«Вот дур-ры», — говорит Хельга.

«Да».

«В общем, нам необходимо, чтобы Йенс продержался на плаву еще по крайней мере год. А после этого хоть потоп, хоть депрессия».

«Хватит болтать, — отвечает Фвонк. — Не пора ли нам лучше раздеться?»

«Давай. Я очень люблю, когда ты говоришь и ведешь себя смело и прямо».

* * *

166) Йенс не приезжал уже пару недель. Фвонк видит его только по телевизору — красные круги под глазами, во время нескольких дебатов что-то мямлил нерешительно. Притом комментаторы в газетах писали об этом куда мягче, чем можно было ожидать. Видимо, жалели ради очевидной всем его усталости. Однажды он возник у Фвонка на пороге с двумя баулами через плечо.

«Знаешь, на меня так давят со всех сторон, что я решил пресечь это решительно и грубо».

«Как тебя понимать?»

«Так, что я приехал к тебе жить. И пошли все они на фиг. Йонас может занять мое место, я так и сказал. Все равно ни о чем другом он не думает. С того момента, как я взял его в министры, он только и мечтает стать калифом на час, на два. Сначала я видел в этом угрозу, особенно когда газетные барометры популярности стали показывать, что его цифры выше. Я прямо в бешенство впадал. В то время случалось иногда, что меня обходила лидер „Хёйре“, ну знаешь, такая корпулентная, из Бергена, а это вообще дурдом, нет, правда — дурдом, одно слово».

«Ты прав», — поддакивает Фвонк.

«А помнишь, как я два года назад пробил соглашение с русскими по Баренцеву морю?»

«Что-то слышал, — осторожно отвечает Фвонк, — я был тогда в глубоком помраке».

«Вот и я тоже. Йонас разве что чуточку подсобил мне в самом конце, хотя сам он наверняка уверен, что вообще сделал все сам. У него работа, прямо сказать, проще простого: езди себе по миру, всем улыбайся и давай денег, вряд ли это такой тяжкий труд, да, но у него, как всегда, хватило наглости вылезти на первый план. Выскочил и давай шпарить по-французски, русские, конечно, впали в очарование, в итоге все газеты вышли с ним и русскими на обложке, а я где-то там сбоку припека. Короче, я останусь у тебя, посплю в гостиной, если не возражаешь. А то внизу грустно и уныло. Они даже не спросили меня, в какой цвет там все покрасить, как обустроить, государство само всем распорядилось через мою голову. А я бы сделал все иначе. Здесь у тебя мне гораздо больше нравится. Кстати, хотел спросить, можно я принесу свои диски и смешаю с твоими, поставлю в алфавитном порядке — так надо, иначе я не усну, впрочем, я и так не усну все равно».

Фвонк молчит, не отвечает.

«Хорошо, чтоб тебя это не пугало, я свои диски помечу, приклею к ним стикеры, например, — продолжает Йенс, — вот именно — приклею к ним красные стикеры, у нас в правительстве где-то были».