Фырка

А он не спешил. Убрал в чемоданчик люльку, из него же достал комок серебра, размял его пальцами, словно глину и положил получившуюся пластинку под плоскую шапочку. И принялся прохаживаться по саду. Молча, полузакрыв пречёрные глаза. Какое-то время ничего не происходило, ходил и ходил, и вдруг… горб на спине старика начал перемещаться! Медленно пополз влево. И чего вроде уж ей-то удивляться, но Фырка вытаращила глазки, да и вообще, выскочила из кисточки хвоста. Старик укорачивал шаг, пока не начал семенить, а горб всё полз и, наконец, седая коса уже лежала на нём. А затем изогнулась, перемахнула через плечо и образовала острый угол с вогнутой грудью горбуна. Старик широко распахнул свои пречёрные глаза, посмотрел, куда указывает кончик косы и громко произнёс: «Здесь!»

– Тебе обязательно покурить?! – недоумевала привычка серебристая.

– Не тяни чёрта за хвост! – возмутились сестричка золотистая. Фырка на всякий случай свой хвостик спрятала. За ветку. А сама – за яблоню.

Деревниш ничего не ответил, он сосал пустой мундштук, неизвестно откуда попавший в длинные зубы, покрытые табачным налётом. Старик был сосредоточен. Старик? Фырка не отводила от него взгляда. И правильно делала. Чертовке, даже чертовке, такого видеть ещё не доводилось.

Первыми обернулись седые волосы горбуна. Коса исчезла, а серебро седины перетекло в золото кудрей, тюбетейка-шапочка же исчезла. Распрямились грудь и спина, и пропал горб. Лицо стало медным и непроницаемым. Огромный богатырь в пластинчатых сверкающих доспехах стоял под грушей. Рука в железной рукавице коснулась чемоданчика, но глядь, а это уже не чемоданчик, но кованный медью сундучок с процветшим вилообразным крестом на крышке. И посох – уже не посох. Двуручный меч с широченным лезвием и с рукояткой-вороном. Богатырь коротко крикнул трубным гласом и вонзил переливчатую булатную сталь в землю. По самую тулью! Лязгнуло и заскрежетало. Земля исторгла, изрыгла синий камень, да так, что Фырка едва увернулась! Раздался звенящий шорох, и из шурфа ударила невеликая струя. Отвлекла внимание от витязя и несколько мгновений на него никто не смотрел.

– Женщина! – Громко закричал старик-горбун, утирая мокрое лицо рукавом халата. – Неси кувшин!

Медовая выскочила из дома и Фырка подумала, что женщина обязательно споткнётся о синий камень, но тот мелькнул ветхим надгробием и рассыпался прахом.

Она бежала за живой водой, которая убьёт её прежнюю любовь. Медовая сама писала книги и знала, что слова, поражающие воображение, всегда приходят предчувствием. Чужие слова, тоже. Слова бились в её памяти, давно прочитанные слова Пера Лагерквиста в жутко-роскошном «Карлике»: «Любовь смертна. И когда она умирает, то начинает разлагаться, и гнить, и может образовать почву для новой любви. Мёртвая любовь живёт тогда своей невидимой жизнью в живой, и, в сущности, у любви нет смерти».

У любви нет, а у людей – есть.

Фырка смотрела на струю воды, стекавшую по щеке пепельноволосого, и кошачьи зрачки её глаз сужало ревностью, рождением опередившей страсть. Золотые глаза мужчины закрыты веками, кто знает, может и веками, – время не всем одинаково… Так, с закрытыми глазами, он и заговорил.

Пора! Настала пора седлать
Мохнатых якутских коней.
Пора. Настала пора доставать
Алмазов якутских из-под земель.
Алмазы горстями насыпать пора

Овсом и зерном для еленьих коней.
Вспомнить! Вспомнить пришла пора,
Что кони всегда быстрее камней!

Медовая застыла каменным изваянием. Фырка – колеблющимся миражом.

Ветер с востока мчал вчера,
А с неба камень – осколок звёзд.
Сбора камней настала пора

И способ его совсем не прост.
Бьёт копытом мохнатый конь
В синеватый якутский наст,
Там грудой лежат алмазы с ладонь,
Земля своих никогда не предаст!

Фырка выглянула в опустевший сад. Пустое небо, ни облачка. Ни золотого, ни серебряного…

Земля поможет, земля спасёт,
Даже, если она мать-сыра.

Мохнатый конь седока несёт —
Пора, настала пора!
Способ не прост, способ хитёр,
Ведь надо сойти с коня
И хлынет в тебя блеска напор,
И алчность пожрёт тебя!

Мужчина открыл золотые глаза. Женщина подалась к нему, склонилась. А Фырка спряталась за полуоткрытой ставней.