GA 092 - Оккультные истины древних мифов и легенд

Припомним вкратце содержание драмы «Победитель». В Ананду, юношу из высшей касты, страстно влюблена Пракрити, девушка–чандала, то есть представительница касты неприкасаемых. Но юноша вообще избегает чувственно–земной любви и становится учеником Будды. По замыслу Вагнера, девушка–чандала в предыдущем воплощении принадлежала касте брахманов и высокомерно отвергла любовь юноши–чандалы. Она понесла кармическое наказание — родилась в касте чандалов. Но, пережив отвергнутую любовь Ананды, она также стала ученицей Будды. Из этого вы можете заключить, что Вагнер глубочайшим образом постигал проблему кармы, когда в середине пятидесятых годов решился создать столь глубокомысленную музыкальную драму, как «Победитель». В конечном счёте все эти идеи влились в его оперу «Парсифаль». И одновременно в «Парсифале» Вагнер осуществил свой давний замысел — воплотил христианскую идею в сценическом действии музыкальной драмы.

Переход от XII к XIII столетию — один из важнейших моментов в истории Средневековья. В то время жил и творил Вольфрам фон Эшенбах, который придал поэтическую форму мистерии Парсифаля, опираясь на спиритуальную глубину Средневековья. В людях той эпохи, живших духовной жизнью, присутствовало нечто, что в кругах посвящённых именовалось возвышением любви. Конечно, певцы любви — миннезингеры — существовали и до этого времени, и после. Но имелась огромная разница между тем, что ранее считалось мирской, чувственной любовью, и тем, что позднее выступило в христианстве как любовь очищенная, незапятнанная. Одним из важнейших памятников этого поворотного момента в духовной жизни Средневековья может послужить дошедшая до нас поэма Гартмана фон Ауэ «Бедный Генрих»[18]. Эта глубокомысленная спиритуальная поэма проникнута духовным учением, которое привезли с Востока рыцари, возвратившиеся из крестового похода. Вникнем в содержание «Бедного Генриха». Один рыцарь швабского рода, дотоле постоянно благоденствовавший, заболел неизлечимой болезнью и мог излечиться только с помощью жертвенной смерти чистой девушки. И он находит девушку, готовую пожертвовать собой ради него. Они вместе отправляются в Салерно — в Италию, к знаменитому врачу. И вот уже все готово к принесению жертвы, но в последний момент Генрих отказывается принять эту жертву; юная девушка остаётся жить, а сам Генрих вслед за тем выздоравливает и женится на ней.

Здесь перед нами явлен образ чистой девушки, готовой пожертвовать собой ради человека, который ранее жил только чувственным, но теперь она может его спасти. С точки зрения Средневековья в этом сокрыта определённая мистерия. Миннезингеры относились к древнему течению, которое прошло в европейской культуре четыре поступательные ступени развития, — это представлено в тех сагах, какие послужили основой вагнеровской тетралогии. На любовь, коренившуюся только в чувственном, в те времена смотрели как на подлежащую преодолению. Традиция миннезингеров, очищенная возвышенной духовной силой христианства, должна была предстать в новом облике.

Нам следует связать воедино все факторы происходившего тогда, если мы хотим постигнуть парадигму той эпохи, а также понять, что подвигло Вагнера к сценическому воплощению этих саг. Существовала древняя сага — так сказать, прообраз этих саг, — которую мы находим среди древнейших германских народов и в несколько изменённой форме также в Италии и других странах. Нам надо вникнуть в сюжетную структуру этой саги. Один человек, познавший все радости этого мира, попадает в некую подземную пещеру; там он знакомится с женщиной необычайно притягательной силы. Он переживает там, можно сказать, все радости любви; но затем его обуревает тоска по высшему миру, и спустя какое‑то время он покидает пещеру. Таков сюжет саги о Тангейзере. Она являет собой прекрасный символ древних любовных устремлений, бытовавших в германских землях на том повороте времён, о котором я только что говорил: деятельность человека в чувственном мире, отторжение радостей любви в старом смысле слова (её мыслили воплощённой в богине Венере) и уход от внешнего мира под воздействием райской силы любви. Но нетрудно заметить, что в саге отсутствует истинный центр тяжести: она не открывает нам возвышенной перспективы. Эта сага целиком зиждется на прежних, во многом изжитых воззрениях, на древнем понимании любви. Позднее, с началом духовного преобразования любви через христианство, возникло желание осветить, как молнией, старые времена, дабы показать противоположность древнего представления о рае и нового — христианского.