GA 122 - Мистерии Библейской истории творения

По части многого, о чем приходится говорить — как в этом цикле лекций, так и вообще в ходе наших антропософских бесед, — может показаться, особенно стоящим далеко от нас и не знакомым с настроем, господствующим в наших кругах, будто мне доставляет удовлетворение и даже удовольствие, когда мои высказывания якобы противоречат современной науке. Я очень желал бы, чтобы именно по этому поводу не было недоразумений. Вы можете быть уверены: для меня всегда стоит сурового самопреодоления становиться в противоречие с тем, что теперь называется научным выводом; я бы никогда не решился на это ни по какому поводу, кроме тех случаев, когда у меня есть возможность самому реально проследить, что в каждом таком случае говорит современная наука. Чувство ответственности не позволило бы мне утверждать что‑либо, противоречащее современной науке, если бы я сам не был в состоянии в каждом частном случае привести всё то, что по этому поводу имеет сказать наука. И с такой точки зрения можно подходить к тем важным вопросам, которые будут занимать нас эти дни, не иначе как со священным трепетом и с чувством глубокой ответственности.

К сожалению, нужно сказать, что современная наука оказывается совершенно бессильной дать какой‑либо ответ на вопросы, с которыми нам здесь придется сталкиваться; современные представители ее даже не знают, почему их исходная точка в этом случае должна оказаться неплодотворной; они не в состоянии понять, почему именно современная наука касательно всех действительно великих вопросов жизни и бытия должна быть донельзя дилетантичной. Итак, я вас очень прошу всегда принимать сказанное мною с сознанием того, что за спиной имеется полноценное знакомство со всем, что в каждом данном случае могла бы сказать современная наука. Конечно, нельзя требовать, чтобы в кратком цикле лекций велась полемика с современными воззрениями, имеющимися по всем частностям занимающего нас вопроса. Я принужден ограничиваться по возможности положительными моментами и рассчитывать на то, что в кругу антропософов предпосылка, только что сделанная мною, будет соблюдаться во всем.

Вчера я пытался показать вам, как те первобытно могучие слова, которыми начинается Библия и которые сообщаются нам на языке, совершенно отличном по своей природе от современных наречий, как слова эти только тогда могут быть поняты нами верно, если мы постараемся забыть обо всем оживающем в нашей душе, в наших чувствах при чтении этих слов в их общепринятых переводах на современные наречия. Потому что тот язык, на котором первоначально были даны нам эти мощные созидательные слова, благодаря особенностям своего звучания действительно имеет свойство направлять сердце и мысль к образам, возникающим пред ясновидящим оком, когда оно устремлено на ту точку, где из сверхчувственного проистекает наш чувственный мир. Сила и мощь присуща всем отдельным звукам, в которых нам, если можно так выразиться, рисуется первоначало нашего земного бытия. Мы еще неоднократно в течение этих лекций будем иметь возможность указывать на характер этого языка; сегодня же я хотел бы заняться некоторыми необходимыми для нашей цели предметными разъяснениями.

Вы знаете, что в Библии за теми словами, смысл которых я вчера пытался в образах обрисовать перед вашей душой, стоят особенности тех комплексов, что всплывают из Божественного промысла, из продуктивного замысла. Я говорил, что надо представить себе, что эти два комплекса всплывают словно из космического воспоминания. Один из них можно приблизительно сравнить с всплывающими у нас представлениями, характер же другого комплекса можно сравнить со страстью или с волей. Один содержит в себе все то, что стремится проявить себя наружу, заявить о себе, хочет как бы вовне проявить силу: haschamajim. Другой комплекс, ha'arez, содержит внутренне импульсивное, внутренне жизненосное, внутренне проникнутое вожделением. Нам приводятся качества этого внутренне жизненосного, и качества эти в Библии выражаются характерной звукописью. Нам говорится, что это внутренне импульсивное находится в состоянии, которое обозначается как tohu wabohu[9], что обычно переводится словами «безвидна и пуста». Однако мы лишь тогда будем в состоянии это понять, если опять получим точное образное представление того, что, собственно, подразумевается под этим tohu wabohu. И мы поймем это лишь тогда, если на основе нашего духовнонаучного познания уясним себе, чтоб там, собственно, переливалось и вздымалось в пространстве, когда все это, пройдя через состояния Сатурна, Солнца и Луны, снова выступило как планетарное бытие Земли.