Прежде всего, мы можем сказать, что гностики испытывали ощущение того, о чем мы только что говорили, что причины того, что произошло во внешнем мире того времени, надо искать в далеко отстоящих мирах. Это сознание перешло на других, и мы видим, как оно просвечивает в том, что мы можем назвать теологией Павла, а также и в некоторых других проявлениях. Но тот, кто в настоящее время углубляется в гнозис того времени, испытывает очень большие затруднения в его понимании. Наши души стали слишком восприимчивы к тому, что вызвало в них материалистическое развитие последних столетий, они заражены им. Прослеживая ход развития мира, слишком много думают о мировой туманности Канта—Лапласа, о чем–то чисто материальном. И даже те, кто ищут более духовного воззрения на мир, они, оглядываясь на древнейшие времена, думают об этой мировой туманности или о чем–то подобном, и все же эти люди в настоящее время, даже самые одухотворенные, чувствуют облегчение, когда с них, так сказать, снимается забота о том, чтобы и в прадревние времена мирового развития Космоса искать и находить духовное. Они испытывают большое облегчение, когда, исследуя первопричины мироздания, они могут сказать себе, что то или иное тонко–вещественное внешнее существовало тогда, и из него развилось все духовное наряду со всем физическим. И нам часто встречаются души, которых духовное изыскание вполне утешает, когда они могут поставить материалистические исследования в начале зарождения Космоса, какие–нибудь абстрактные понятия о какой–то газообразной формации. Именно вследствие этого так трудно перенестись в мысли гнозиса, потому что гнозис поистине ставит прежде всего в качестве исходной точки своего мировоззрения все, что только не напоминает о материализме. Мыслитель, крепко увязший в современном образовании, не сможет удержаться от легкой усмешки при предположении, что он, по смыслу гнозиса, может подумать, что мир, в котором он находится, который он чудно объясняет своим дарвинизмом, что этот мир, по мнению гностиков, не имеет ничего общего с тем, что поистине представляет собой первопричины нашего мира. Он усмехнется при предположении, что он может подумать. что первопричина мира находится у той Мировой Сущности, до Которой вообще понятия сперва не доходят, не доходит ничего из того, чем ныне пользуются для понимания мира. В
Только тогда приобретается представление о том, что именно означает этот мир Эонов, когда ясно и отчетливо говоришь себе: «Не только то, что воспринимают чувства, что ты называешь окружающим тебя миром, относится к 31‑му миру, но также и то, что ты приносишь в качестве физического человека своими мыслями, объясняющими этот мир, относится к этой 31‑й ступени». Ведь нетрудно еще удовольствоваться спиритуальным мировоззрением, когда говорят: «Да, конечно, внешний мир хотя и Майя, но благодаря нашему мышлению мы проникаем в духовный мир и имеем надежду, что это мышление действительно может восходить в духовные миры». По мнению гностиков, это было не так. Это мышление принадлежит к 31‑му Эону, физическому миру, так что сперва не только воспринимающий чувственно, но и мыслящий человек был выключен из 30-ти Эонов, которые можно постепенно проследить вверх лишь благодаря духовному развитию, и тогда Эоны проявляются во все растущем совершенстве.
Представим себе только усмешку, от которой не сможет удержаться нынешний, на высоте своего времени стоящий монист, если подумают, что он может поверить тому, что этому миру предшествуют 30 миров, в которых существует нечто совершенно иное, чем то, о чем он сможет помыслить. Но таково было воззрение гностиков. И затем они спрашивали себя: «Как, собственно, дело обстоит в этом мире?»