Габриэла, корица и гвоздика

— Здесь его еще мало знают. Он ведь в Ильеусе без году неделя.

Доктор, ярый сторонник Мундиньо, прервал говорившего:

— Нам нужны люди именно такого типа — дальновидные, смелые, решительные…

— Ну, положим, доктор, здешние жители никогда не были трусами…

— Я говорю не о той смелости, которая нужна, чтобы пустить в человека пулю. Я имею в виду другую смелость…

— Другую?

— Мундиньо Фалкан в Ильеусе без году неделя, как сказал Амансио. А посмотрите, сколько он уже сделал. Проложил проспект на набережной — в успех этого дела никто не верил, а оно оказалось выгодным и послужило к украшению города. Привез первые грузовики, без него не стала бы выходить «Диарио де Ильеус», не было бы и клуба «Прогресс».

— Говорят, кроме того, он дал взаймы Якову и Моасиру на открытие автобусной линии…

— Я того же мнения, что и доктор, — сказал капитан, прежде хранивший молчание. — Именно в таких людях мы и нуждаемся… в людях, понимающих, что такое прогресс, и содействующих ему.

Они дошли до причала, где встретили Ньо Гало, чиновника податного бюро, обладавшего гнусавым голосом. Это был типичный представитель богемы, обязав тельный участник всех сборищ и неисправимый антиклерикал.

— Привет благородной компании! — Он стал пожимать руки и тут же сообщил: — До смерти хочу спать, я всю ночь почти не сомкнул глаз. Был в «Батаклане» с арабом Насибом, а потом мы с ним отправились в заведение тетки Машадан, там поужинали с девицами… И все же я не мог не встретить Мундиньо…

Против гаража Эстрелы собирались пассажиры на первый автобус. Солнце взошло, день обещал быть великолепным.

— Урожай будет богатый.

— Завтра Яков и Моасир устраивают банкет…

— Да. Яков меня пригласил.

Беседа была прервана короткими, тревожными гудками, которые последовали один за другим. Толпа встречающих у причала насторожилась. Даже грузчики остановились и стали прислушиваться.

— Засел!

— Проклятая мель!

— Если так будет продолжаться, то даже «Баияна» не сможет войти в порт.

— А тем более пароходы «Костейры» и «Ллойда».

— «Костейра» уже угрожала, что ликвидирует линию.

Проход в гавань Ильеуса был трудным и опасным, как бы зажатый между городским холмом Уньан и холмом Пернамбуко, высящимся на островке по соседству с Понталом. Фарватер был узкий и неглубокий, а песок на дне двигался вместе с приливом и отливом.

Здесь пароходы часто садились на мель, и иногда требовался целый день, чтобы снять их. Большие пакетботы вообще не решались проходить над этой опасной мелью, несмотря на то что в Ильеусе была замечательная гавань.

Продолжали раздаваться гудки, по-прежнему тревожные. Люди, пришедшие встречать пароход «Ита», направились в сторону улицы Уньан, рассчитывая увидеть оттуда, что происходит у входа в бухту.

— Пойдем туда?

— Это возмутительно! — заявил доктор, когда они по немощеной улице огибали холм. — Ильеус производит основную массу какао для мирового рынка, Ильеус имеет первоклассный порт, а между тем доход от экспорта получает Баия. И все из-за этой проклятой мели.

Теперь, когда дожди прекратились, только и было разговоров, что о мели и о необходимости сделать порт доступным для крупных судов. Спорили об этом каждый день и повсюду. Предлагали различные меры, критиковали правительство, обвиняли в бездеятельности префектуру. И все же никакого решения не было принято, власти ограничивались обещаниями, а порт Баии по-прежнему собирал огромные экспортные пошлины.

Снова разгорелся спор. Капитан отстал, взял под руку Ньо Гало, которого он покинул накануне около часа ночи у дверей заведения Марии Машадан.

— Ну, какова оказалась девчонка?

— Утонченная штучка… — прогнусавил Ньо Гало и стал рассказывать: — Вы много потеряли. Надо было видеть, как Насиб объяснялся в любви этой новенькой косоглазой, что пошла с ним. Можно было со смеху помереть…

Пароходные гудки раздавались все громче и тревожнее, приятели ускорили шаг. Со всех сторон стекался народ.

О том, как в жилах доктора чуть не заструилась королевская кровь

Доктор не был доктором, капитан не был капитаном. Так же, как большинство полковников не были полковниками. Лишь немногие фазендейро приобрели в первое годы Республики, когда начали разводить какао, патент полковника национальной гвардии. И все же обычай остался: хозяину плантаций какао, которые давали урожай более тысячи арроб^[15], присваивался, как нечто само собой разумеющееся, титул полковника, хотя титул этот отнюдь не являлся воинским званием, а лишь свидетельствовал о богатстве плантаторa. Жоан Фулженсио, любивший подсмеиваться над местными обычаями, говорил, что большинство фазендейро — «полковники жагунсо», так как многие из них принимали активное участие в борьбе за землю.

Среди представителей молодого поколения попадались и такие, которые даже не знали звучного и благородного имени Пелопидаса де Ассунсан д'Авила, настолько привыкли почтительно называть его доктором.