Габсбурги. Власть над миром

Но по крайней мере статуя, воздвигнутая в честь брата Петра, напоминает о человеке, который действительно побывал в Мексике. В заморских владениях Габсбургов, куда ни разу не заглянул ни один правящий представитель династии, изображения подменяли собой реальность, и физическое отсутствие монарха восполнялось образами, репрезентирующими его фигуру. Реальное и воображаемое сливалось в симулякр идеального короля, в иконографию, акцентирующую величие и могущество далекого правителя. Но формируемые так образы не только обозначали отсутствующего короля. Они маскировали его отсутствие, подменяя изображением предмет и материю, но одновременно обращаясь к той самой идее королевской власти, которая и делала монарха монархом[261].

Канон такой репрезентации сложился после смерти Карла V в 1558 г. По всем его владениям тогда прошли имитации его похорон с шествиями, черными полотнищами на зданиях и многоярусными погребальными помостами в соборах, богато украшенными изображениями императора, его владений и его побед. Установленные в центре помоста портрет, корона или урна символизировали тело Карла, уже преданное земле в монастыре Юсте (откуда его позже перенесут в Эскориал). Помосты так ярко освещались плотными рядами свечей, что в сумраке соборного нефа возникало впечатление «комнаты света». Печатались траурные альбомы, в которых для потомков описывалось устройство погребальных помостов, сценарии торжеств и достоинства почившего императора[262].

Помосты представляли собой временные сооружения из дерева, ткани и штукатурки. По окончании траурных ритуалов их обычно разбирали, хотя от соседства с таким множеством свечей иные успевали сгореть. Траурные альбомы, однако, сохраняли для будущих поколений правила проведения погребальных торжеств, показывали, как устраивать помосты, приводили наиболее подходящие для их украшения эмблемы и панегирики, расписывали порядок организации процессий и «живых картин» (tableaux vivantes). А еще они разжигали соперничество. Города по всей Габсбургской Испании соревновались в пышности и размере погребальных помостов, которые зачастую достигали высоты 30 метров и украшались портретами, гобеленами, геральдическими символами и зловещими изображениями смерти.

В Новом Свете помосты строились не менее великолепные, чем в самой Испании. В часовне Сан-Хосе-де-лос-Натуралес в Мехико в 1559 г. для Карла V соорудили 15-метровый крестообразный в плане помост, увенчанный символической короной, над которой висела огромная лампада с изображением имперского двуглавого орла и надписью «Plus Ultra», девизом усопшего монарха. Этот помост был меньше, чем его аналог в Лиме, но богаче украшен, в том числе картинами, изображавшими победы Карла, античных героев и сцены испанского завоевания Мексики. Работали над ним главным образом местные художники индейского происхождения, собранные братом Петром Гентским. Их воззрения отражала ведущая на помост лестница из девяти ступней, напоминавшая девять террас пирамид ацтеков и майя. Весьма вероятно, что так называемые халдейские буквы, которые, по дошедшим до нас сведениям, украшали эту лестницу, были ацтекскими иероглифами[263].

Не менее пышными церемониями обставлялся в Новом Свете приход к власти следующего монарха. После нескольких месяцев траура зачитывалась прокламация о преемнике и под золотым балдахином выставляли его портрет или штандарт. Отсрочка в чествовании нового короля была целиком искусственным приемом, поскольку новость о смерти прежнего монарха и прокламация его преемника обычно прибывали на одном корабле. Улицы украшались яркими шелками и парчой, устанавливалась праздничная атмосфера, появлялись прилавки с мороженым, шоколадом и марципанами. Таким же оживлением сопровождались в Новом Свете и иные добрые вести из метрополии: о браках царственных особ, рождениях и обрядах крещения в их семьях, именинах королей и прочих радостных событиях[264].

Но имелась там и живая имитация монарха. Вице-короли колоний по своему статусу лишь немного уступали королю, которого замещали. Как писал один перуанский клирик, «справедливо будет сказать, что вице-король — это и есть королевская персона, потому что король живет в нем в силу переноса». Нового вице-короля, следовавшего под балдахином, приветствовали как настоящего монарха: чередой триумфальных арок, оформленных как античными, так и ацтекскими или инкскими сюжетами, которые зачастую забавно переплетались — и возникал, например, Одиссей с попугаем на плече. Инаугурация вице-короля становилась поводом для целой недели празднеств, принимавших карнавальный характер, поскольку во главе процессий выступали отпущенные на волю преступники, проститутки и паяцы. В Маниле прибытие губернатора, которой выполнял функции вице-короля, отмечали фейерверками, а также, как обозначено в одной афишке тех времен, «официальными торжествами и спонтанными развлечениями»[265].