Гаданье на кофейной гуще

Это предложение было подобно взрыву. Забрать картину с собой!? На выходные!? Да за это полагался штраф, увольнение и казнь. Ни один из сотрудников, даже рамочник, не мог иметь такого и в мыслях. Но Лера не стала спорить и перечить. Оставаться дальше и слушать излияние Павла первого ей не хотелось. Пить с ним коньяк она не могла – у нее не было такого здоровья, а работать бы все равно шеф не дал, а доставал бы ее своими жалобами на жизнь. Плохо так говорить, но ей было совсем не жаль Павла первого и слушать и сочувствовать ему не хотелось. Не чувствовала она доброго отклика в своей душе на его стенания.

Лера быстро собралась, чтобы шеф не передумал отпускать ее с работы. Уложила картину в планшет, свою работу бережно завернула в ткань – хорошо, что она сегодня приехала на машине, а то ехать в троллейбусе с картинами и тяжелым планшетом на вытянутых руках было бы проблематично.

Уже спускаясь по лестнице, Лера столкнулась с Верой Тимофеевной. Коллега поджала губы и постаралась удалиться в молчании.

– Вера Тимофеевна, вы, почему не хотите со мной разговаривать?

– Да, уж, не знаю, могу ли себе позволить разговаривать с начальством, – ехидным тоном произнесла Вера Тимофеевна.

– С каким начальством? – опешила Лера.

– Ну, как там тебя повысили?

– Да, не повысили меня, Вера Тимофеевна, только на этаж пересадили, да и то, временно. Шеф попросил картину его личную подправить.

– А что сразу сказать было нельзя? Зачем комедию ломала, ерунду несла?

– Прости, Тимофеевна, каюсь! Настроение было плохое. Я и, правда, увольняться собиралась. Не сердись на меня! Мир? – заглянула Лера в глаза коллеге.

– Мир, куда ж я денусь! А картина то хоть стоящая? Это она? – кивнула коллега на завернутое полотно.

– Это мой набросок. А картина шефа в сейфе. Ты же знаешь наши правила. – Поехали, подвезу до метро, – предложила Лера.

– Тогда бы уж приказал со своими раскладушками на работу приходить. – Продолжила разговор Тимофеевна, когда устроилась в небольшом салоне Лериного автомобиля.

– Почему? – удивилась Лера.

– Да сроки ставит нереальные. Вынь ему, да положь за пять дней шкатулку отреставрировать. А она не простая, с секретом и механизм сложный такой. А перламутр темной бирюзой отливает, да как подобран! Даже не знаю, откуда такой. Вот сколько, уж, в моих руках этих шкатулок перебывало, вееров, столиков кофейных, сколько перламутра перебрала, а такого не видела.

– Ой, видела я эту шкатулку! И мне цвет перламутра показался необычным. А красавица какая! А вам ее Павел Аркадьевич с фантиками дал?

– Какими фантиками? Не было в ней ничего, пустая была? А когда ты успела ее увидеть?

– Да мы с Павлом первым вместе…, – произнесла Лера и осеклась, вспомнив, что шеф просил ее не рассказывать о квартире родственницы. (И так уже проболталась). – Вместе на работу пришли, он ее из портфеля при мне вытаскивал. Я еще поразилась цвету древесины и перламутра. – Выкрутилась Лера.

– Оттенок редкий, я же говорю! – задумалась Вера Тимофеевна. – Я сегодня по Интернету пыталась уточнить, но и там ничего не нашла. Вот хочу к одному приятелю заглянуть, может, он что подскажет. Он ювелиром работал на Бармалеева, а сейчас в торговом центре мелким ремонтом занимается. Но для себя и друзей такие шедевры выдает! Представляешь, позвонил тут на днях, расспрашивал, как я живу, где работаю. Не скрою, приятно было. Он в молодости красавцем был! С ума всех девчонок сводил! Лер, а пойдем вместе? И ты с умным человеком познакомишься, и мне компания. А то одной как-то неловко. Жена у него умерла пять лет назад, еще подумает, свататься пришла.

– Ну, можно и посвататься. Какие ваши годы? Вы же тоже одна живете.

– Я с сыном. Вот женю его на хорошей девушке, тогда и о себе буду думать, – покраснела Тимофеевна.

– Вера Тимофеевна, да сыну вашему уже лет больше чем мне. Взрослый дяденька. Может сам о себе заботиться.

– Много ты понимаешь, Озерова! Вот будут свои дети, тогда посмотрю на тебя, как ты их опекать будешь.

– Да откуда им взяться, детям то?

– Вот, не хочешь за моего Женечку выходить…. Давно бы уж детишек растили. Подумай, Валерия!

Лера, вспомнив упомянутого Женечку, содрогнулась. В школе, когда на уроках литературы изучали «Недоросля», она этого Митрофанушку именно таким и представляла: толстым, розовощеким, кудрявым, с глупой улыбкой и пустотой в глазах. И было странно увидеть воплощенный образ литературного героя в виде сына своей сотрудницы. Лера тогда даже лишилась дара речи и все стояла и смотрела на детину, который, казалось, сошел со страниц романа Фонвизина.

– Ну и абы за кого я своего сыночка не отдам. Он у меня знаешь, какой…, – залилась соловьем Тимофеевна. – Умница, каких мало. Знаешь, в нем есть народная мудрость. А это ценнейшее качество. Уж, поверь мне, я знаю, о чем говорю!

– Народная мудрость – это как?