Гадание по полету журавлей

Моя бедная добрая мама смотрела на учительницу музыки полными слез глазами, не особенно понимая, о чем идет речь, но интуитивно сознавая, что для ее сложного, непонятного мальчика это что-то вроде смертного приговора. Больше всего ее, вероятно, мучило не то, что сын оказался недостаточно талантлив, а мысль: как сказать ему об этом? Она не ведала, что мое присутствие за дверью уже избавило ее от тягостной обязанности.

Я всецело доверял мнению Ольги Вячеславовны. Она была учителем от Бога, занимаясь музыкой только с одаренными детьми, причем среди них предпочитая тех, кого природа, наградив музыкальным талантом, обделила в чем-то другом. Рассказывали, что один из ее учеников в пять лет почти не умел говорить и, обращаясь к ней, произносил что-то вроде «Славна Оя». Не знаю, сколько правды в этой истории, но за глаза мою учительницу все звали Славной Олей, что изумительно к ней подходило. И если уж она не сумела соединить мою душу с пальцами, то значит незримые нити, способные сыграть роль проводника, просто безнадежно отсутствуют…

Удар был страшен: в своих грезах я видел себя только великим музыкантом – и никак иначе. Я не просто был увлечен музыкой, я ею дышал. Без нее я точно также мог погибнуть, как и в отсутствие кислорода. И я почти умер тогда – но Анна меня остановила. Только благодаря моей верной подруге, день за днем навязчиво и дерзко вытаскивающей меня из пучины отчаянья, я в конце концов отказался от детской мечты и принял взрослое решение – найти своим талантливым рукам иное, не менее достойное применение. И теперь, глядя на работу умелых хирургов и мысленно повторяя малейшее их движение, я испытывал почти такое же острое счастье, как и от прикосновения к фортепианным клавишам…

Вспомнив, чем я обязан Анне, я подумал, что она вправе просить у меня все, что захочет. Все, кроме этого.

Она, как всегда, верно угадала мое настроение, отстранилась и плюхнулась в видавшее виды облезлое кресло напротив.

– Давай собирайся, а то мы до вечера не доберемся.

Я поднялся и начал торопливо натягивать ветровку, попутно шаря рукой по дивану в поисках мобильника.

– И ради бога, оставь свою ностальгию здесь, – добавила Анна, позволив прорваться своему раздражению.

В этот теплый майский выходной мы запланировали выезд на природу. Я предлагал традиционные Царское Село или Петергоф, но моя подруга, как обычно, жаждала приключений.

– Хочу в какое-нибудь новое и совершенно неожиданное место! – заявила она и тонким пальчиком ткнула в экран своего новенького айфона, угодив в точку на карте, где поблизости было отмечено лишь село под названием Вежино.

– Не уверен, что мы сможем туда проехать, – ворчал я, заводя мотор своего «Опеля» далекого 1998 года выпуска и заранее волнуясь за подвеску. Я любил эту старую автомобильную клячу, ласково называя ее Оп-ля, что вполне отражало ходовые возможности моей машинки на трассе, но вот бездорожья она совершенно не выносила.

Однако постепенно веселые весенние лучи и вид свежей зелени за окном настроили и меня на оптимистичный лад, и я уже с искренней радостью улыбался, поглядывая на Анну, сильным глубоким голосом подпевающую какой-то едва способной чирикать современной певичке, и рука даже мысленно не тянулась выключить радио.

Произошли ли бы все последующие события, не случись этой поездки? Толкнула ли неведомая сила палец моей подруги, когда она выбирала место? Найду ли я когда-нибудь ответ на эти вопросы?

До райцентра мы доехали быстро и без происшествий, но дальше дорога безнадежно испортилась, и лишь стоявшая всю предыдущую неделю теплая сухая погода, слегка укротившая местные лужи, позволила нам со скоростью больной черепахи продвигаться вперед. До Вежино было около полутора десятков километров. Догадываясь о моем пока не высказанном желании повернуть обратно, Анна открыла окно, и в салон автомобиля ворвалась загородная весна – полноценная, истинная, так непохожая на свою городскую ипостась. В городе уже пестрели яркие симметричные шеренги высаженных тюльпанов, а здесь в оврагах у обочин лежали неровные желтоватые куски плотного льда, точно обглоданные жадным зверем кости, а рядом жизнерадостной россыпью желтели цветки мать-и-мачехи. Острый запах сырой земли смешивался с волнующим ароматом первых клейких листочков и свежим духом пробуждающихся к жизни трав. Я позабыл о страданиях своей неприспособленной к бездорожью машины, и жадно вдыхал в себя весну под первую часть оратории Гайдна, звучащую в голове.