Гадюка Баскервилей

– От подполковника Петренко еще никто не уходил, а тем более, зеленые «уклонисты»! – проворчал Мухомор, распахивая дверь контейнера, за которой, по начальскому мнению, прятались нарушители дисциплины. – …Никто не уходи-и-ил! – повторил начальник райотдела, грохнув кулаком по большой красной кнопке, красовавшейся под надписью «Exit» и улетая затем куда-то вслед за яркой вспышкой света…

Глава 2. Ихние благородия

«Приехали!» – радостно заулыбался Вася Рогов. Но его энтузиазм не нашел понимания. Плахов зловеще прошептал, что не фиг было шутить с электричеством, если жизнь не надоела.

– Я же предупреждал тебя об этом. – Виктор, которому все еще мерещились яркие цветные круги света, старательно моргал глазами, пытаясь восстановить зрение. – В гробу я видал такие праздники… И вообще – тише! Мухомор где-то рядом!

– Нет, теперь ему до нас ни в жизнь не добраться! – Вася распахнул дверь контейнера, внутренние стены которого теперь почему-то казались не голубого, а ярко-зеленого цвета. – Здравствуй, Лондон, здравствуй, Темза!

Плахов взглянул на друга, словно на тяжело больного, но тот уже заторопился к выходу: «Пойдем быстрее, я тебе все по дороге объясню».

– Уже третий раз это слышу и все без толку, – буркнул Плахов, удивленно озираясь по сторонам.

Вместо захламленного рувэдэшного подвала его глазам предстала мастерская, напоминавшая сапожную. Во всяком случае, в небольшом помещении на стеллаже красовались несколько пар обуви, посреди комнаты стоял стол, на котором валялись старый башмак, дратва и обрезки кожи. Виктор не успел удивиться увиденному, потому что Рогов распахнул одну из двух дощатых дверей мастерской, которая осветилась яркими лучами солнца и выскочил на свет божий. Не желая оставлять товарища наедине с его явно прогрессирующей болезнью, Плахов спешно зашагал следом.

Это и правда оказался выход на улицу. Узенькая, мощенная булыжником и ограниченная с обеих сторон одно-, двухэтажными хибарками, преимущественно окрашенными в некогда белый цвет, она тянулась куда-то на подъем и метров через сто впереди скрывалась из глаз за пышными кустами акации. Виктор взглянул на дом, из которого только что вышел, заметил висящую на ржавой цепи деревянную табличку с облупившейся краской: «Г-нъ Сердюкъ. Сапоги и штиблеты. Ремонтъ» и заторопился за товарищем, быстро удалявшимся от дома.

– Постой! Ты куда несешься? – Плахов пытался догнать Васю, но тот, не замедляя шага, только отмахивался:

– Погоди, сейчас сориентируюсь.

Когда подъем по улице закончился, а акация осталась за спинами, Рогов обескураженно остановился, всматриваясь вдаль:

– Не понимаю… Там же не было моря…

– Где «там»? – осведомился Виктор…

– Где-где? В го-ро-де! В Лондоне… Да не смотри ты на меня, словно на придурка! Я же сказал, что все объясню. Так вот…

Но в этот момент друзья услышали громкий лихой свист, после чего из кривого проулка выскочили несколько вооруженных карабинами и шашками всадников, которых галопом помчали вниз по улице стремительные кони. Оперативники едва успели прижаться спинами к покосившемуся заборчику, чтобы не оказаться под копытами.

Потом вдалеке послышались несколько одиночных винтовочных выстрелов и еще через непродолжительное время сухой револьверный хлопок.

– Что за фигня такая? – Плахов уставился вслед удалявшейся коннице. – Кино, что ли, снимают про Гражданскую войну? Пойдем, посмотрим…

– Это не кино, Витя, – как-то жалобно выдавил Рогов, – это, кажется, настоящие беляки. И туда сейчас возвращаться нельзя.

– «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону», – осуждающе продекламировал Плахов, – ты уже который по счету день подряд празднуешь?

– Который, который, – скорее по привычке возражать, нежели из-за несогласия с товарищем, пробормотал Вася, – приказали праздновать десять дней – так и празднуем. Прикажут сто – и сто выдюжим…

* * *

А меж тем Рогов был абсолютно прав, поэтому возвращаться к дому сапожника действительно было поздно.

Направься оперативники в другую сторону улицы, они бы наверняка вышли к перекрестку практически одновременно со светловолосым босяком тинейджеровского возраста. Парнишка тоже чуть было не попал под копыта коней, во весь опор несущихся в сторону сапожной мастерской, но вовремя успел отскочить к стене. Он видел, как дюжие казаки вытащили на улицу избитого человека в матросской тельняшке, к которому подошел чернявый господин с тонкими усиками, одетый в светлый клетчатый костюм.

– Не надо. Он хороший. Он сам пойдет! – Дернув вверх подбородком, ощерился чернявый и вдруг неожиданно ударил задержанного в живот. – Не правда ли, ТОВАРИЩ Сердюк?

С трудом разогнувшись после удара, сапожник смачно плюнул в физиономию говорившего, а потом, отчаянно оттолкнув конвоиров, бросился бежать, петляя вдоль улицы. Чернявый, выхватив наган, старательно прицелился и наконец выстрелил. Нелепо взмахнув руками, Сердюк рухнул на булыжную мостовую и затих. Стрелок удовлетворенно снова странно дернул подбородком. Босяк, на которого никто не обращал внимания, ненавидящими, полными слез глазами наблюдал за расправой…