Гадюка и фермер (ЛП)

Я настолько отвлекся, что не заметил, когда он поставил копыто слишком далеко от тропинки, и вдруг конь заскользил, пропала опора, и хотя он отчаянно карабкался и царапал гладкий лед, он падал, а мы вместе с ним. Я услышал испуганный визг зверя, когда он соскользнул с края, и мне было его жаль, но я уже рвался прочь от него, держа правой рукой Сорчу и схватившись за край скалы левой. Я вовремя отпустил стремена, когда бедный серый конь упал с обрыва. Я слышал удар и не смотрел вниз; мне внезапно захотелось оплакать его, и знал, что если сделаю это, это убьет нас обоих. Моя хватка не была такой крепкой, а женщина, которую я держал, кричала на меня на гэльском, но слишком быстро, чтобы я смог понять. Благодаря ей я смог сконцентрироваться на наших жизнях.

Я поднял нас обоих, затащил ее на снег и забрался вслед за ней. Я предложил свою руку. Она сильно оттолкнула ее и отползла в сторону, прежде чем неуклюже поднялась на ноги.

— Тут недалеко, — сказал я ей. — Я могу понести вас.

Я не понял, что она сказала в ответ, но полностью вкусил яд слов. Она схватилась за жесткие, холодные юбки и стала пробираться через снег по направлению к замку.

Я сожалел о гибели коня. На короткое время я задумался, пытался ли кто-нибудь когда-нибудь вернуть лошадь после смерти, или лошади более чистые существа, чем люди, и могут двигаться прямо к небесам. Мне была неясна теология. Мой учитель считал вероисповедание пустой тратой времени.

Я поднял лицо к горящему звездами небу и сказал:

— Спасибо. — Повернулся к обрыву со следами копыт на каменистой почве. — Мне жаль.

На случай, если это имеет значение.

***

Без верхней одежды Сорча О’Лоинсич не была красивой женщиной. Тридцатилетняя, костлявая, с длинным подбородком и узкими глазами. Правда глаза были всем. В свете камина, около которого она содрогалась, я решил, что они завораживающее янтарные с вкраплениями зеленого. Я никогда не видел таких глаз.

— Хватит пялиться на меня, — отрезала она, и я встал, чтобы взять еще одну меховую мантию и набросить на ее плечи. — Как будто я какая-то экзотическая птица или красивый витраж в церкви. Мирнин, верно? Ты всегда такой грубый?

— Полагаю, да, — ответил я. — У нас не так много гостей. — Или вообще гостей, подумал я, но не сказал. От этого ей бы стало более неловко. — Не хотите виски?

— Шотландский виски? — вздрогнула она, и на этот раз я не думаю, что это было от холода. — Противный и дымчатый. Нет, со мной все будет хорошо. Один вечер без напитков не убьет меня, хотя запах этого меха может. Ты недавно убил эту бедняжку?

Я понюхал. Она была права, запах действительно отвратительный, но не думал, что человеческие носы могут быть настолько чувствительны.

— Ему уже несколько лет, — заверил я ее. — Предпочитаете мерзнуть?

— Нет.

— Тогда задержите дыхание.

Она издала звук, который был наполовину оскорбленным, наполовину смехом, и искоса бросила на меня взгляд этих бледно-янтарных глаз. Волчьих глаз, подумал я. Диких и красивых.

— У тебя есть чувство юмора. Не стану скрывать, я поражена. Не думала, что твой вид может смеяться.

— Я нахожу многие вещи смешными, — ответил я. — Мой учитель говорит, что это недостаток.

— Кстати о твоем учителе, — сказала она. — Когда я буду иметь удовольствие…

— Я здесь, госпожа О’Лоинсич. — Он шагнул из тени — тени для нее, я же видел, как он шел по длинному, в основном разрушенному коридору — и элегантно поклонился ей. — Ваши письма были очень интересны. Я рад, что вы приехали.

Он не протянул ей руку. Она не возражала и медленно кивнула ему. Я понял, что она смотрит на него так, как не смотрела на меня. Я обратил внимание на учителя, пытаясь понять почему. Он был низким мужчиной, по-своему гибким и опрятным; темные волосы коротко острижены, густые брови и очень длинные ресницы. Бледный, конечно же, как и все вампиры, хотя его кожа более темного оттенка, чем у меня. Я не знал его истинные корни. Итальянские? Португальские? Более древние, еще во времена Рима? Он никогда не говорил, и на всех языках, которым он меня учил, у него безупречное произношение.

Полагаю, женщины находят его привлекательным. Я так не считал, но в таких вещах у меня мало опыта. Гвион едва казался человеком большую часть моего времени с ним. Я никогда не считал его иначе как опасным.

— Я Гвион, — сказал мой учитель. Это валлийское имя, но это не имело значения. Я вообще не верил, что оно настоящее. — Ваши труды на тему универсального семени информативны. Я едва поверил…

— Что я женщина? — сказала Сорча, подняв длинный, острый подбородок. Мой учитель даже глазом не моргнул. Казалось, что у его глаз нет радужки, только зрачки. Могу сказать, что он сосредоточился на ней с неестественной интенсивностью, но я не знаю, почему. Еще меньше я понимаю, почему она позволила это, когда меня резко упрекнула.