Гадкая ночь

– Слишком рискованно, – не согласился Сервас.

– Как поступим?

– Не знаю, но она нужна.

– Хочешь узнать, отец ты или нет?

Сервас не ответил.

Подал голос телефон норвежки. Первые аккорды Sweet child o’mine хард-рок-группы «Ганз-н-роузиз».

– Каспер?

– Есть новости? – спросил бергенский коллега Кирстен.

* * *

В 18:12 в Тулузе Самира Чэн протянула свой «ЗИГ-Зауэр» Рембо. На ней была футболка с логотипом «Мисфитс», давно распавшейся хоррор-панковской группы, лицо украшали два новых пирсинга: маленькие черные стальные колечки в левой ноздре и нижней губе.

– Мне кажется или здесь и вправду воняет дохлой крысой?

– Наверное, вылезла из помойки, – ответил Эсперандье, доставая из ящика оружие.

– А вы поэт, не так ли? – подал реплику Рембо.

– Ну с такой фамилией, как у вас, было бы грешно не разбираться в стихах, комиссар, – съязвила Самира.

– Умерьте пыл, Чэн. Это рутинная проверка. Против вас я ничего не имею, вы хороший полицейский.

– Да что вам известно о полицейском ремесле?! Кстати, будьте осторожны с нашими пистолетами, это вам не игрушки, можете пораниться.

– Где Сервас? – не вставая, спросил Рембо.

– Не знаю. А ты, Венсан?

– Даже вообразить не могу.

– Увидите – передайте, что мне нужно его табельное оружие.

Самира расхохоталась.

– Мартен и в «Черную звезду» [85] промахнется, даже если эта громадина окажется прямо перед ним. Над результатами его стендовой стрельбы ржут все вокруг. Да он скорее себе в ногу попадет, чем в преступника.

Рембо знал, что пожалеет о сказанном, но, как всегда, не сдержался:

– Возможно, именно так он и поступил.

* * *

В 18:19 Сервас оторвался от телефона.

– Нужно сходить к машине. Я ненадолго.

– Что происходит?

– Ничего. Хочу курить, а сигареты забыл в бардачке.

Он занервничал после звонка Самиры. С чего бы? Ну проверяют всё оружие, и что с того? Он со своим пистолетом не расставался.

На улице ему в грудь ударил ледяной ветер. Хлопали флаги – их повесили, чтобы заявить о притязаниях отеля на международный уровень, несмотря на обветшавшую обстановку. Сервас сразу замерз в тонком свитере. Надо было надеть куртку. Очередной порыв пнул его, пытаясь загнать назад, но он упрямо продолжил спускаться по лестнице к дороге под террасой, а подняв глаза, увидел их. Лабарта и Гюстава. Они боролись с ветром, громко смеялись и двигались к гостинице, то есть к нему.

Проклятье…

Он не может сейчас вернуться – если Лабарт увидит его вблизи, это осложнит слежку. Майор открыл дверцу со стороны пассажира, влез в бардачок, достал сигареты и, вытянув шею, посмотрел через машину – Лабарт и Гюстав взбирались на террасу по соседней лестнице. Он быстро наклонился, сделал вид, что шарит под креслом, а когда снова поднял голову, они уже исчезли внутри.

Черт, Аврора Лабарт на балконе и смотрит на гостиницу. Заметила его финт или нет? Эта женщина, как и ее муж, наверняка очень подозрительна. Нельзя задерживаться на улице…

Ему придется пройти мимо них: лифт размером со спичечный коробок находится рядом со стойкой портье.

Сыщик исподтишка глянул на женский силуэт. Она наблюдает за ним? Следит за гостиницей? Мартен неверным шагом пересек террасу. Лабарт и Гюстав стояли к нему спиной, мужчина общался с хозяином – тот что-то протягивал ему.

– Спасибо, нас это очень выручит. Сколько я вам должен? – спросил профессор, открывая бумажник.

Сервас вошел в холл, и Гюстав обернулся – должно быть, услышал скрип шагов по снегу. Встретив взгляд больших светлых глаз, майор едва не задохнулся.

Мальчик разглядывал его.

– Ты ведь мой сын?

Ребенок не ответил.

– Ты мой сын, я это знаю.

Он прогнал наваждение. Прошел мимо них. Лабарт повернул голову.

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, – ответил он.

Хозяин гостиницы смотрел на сыщика. Тот вызвал лифт, с трудом перебарывая желание оглянуться.

– Извините, – сказал Лабарт.

Он обращается ко мне или к хозяину гостиницы?

– Извините.

На сей раз – никаких сомнений. Сервас обернулся. Лабарт смотрел прямо на него.

– Вам понравилась пытка, вам понравилась боль?

– Что такое?

– Вы оставили фары зажженными… кажется… – повторил профессор.

– О!

Сыщик поблагодарил и вернулся к машине. Авроры Лабарт на балконе уже не было. Сервас выключил свет, закрыл машину и поднялся в номер.

– Что стряслось? – поинтересовалась Кирстен.

– Ничего. Столкнулся с Лабартом. И с Гюставом. Внизу, в холле.

* * *

Цехетмайер сидел в одном из венских кафе, оставшихся прежними с тех пор, как Стефан Цвейг, незадолго до своей смерти [86], описал эти заведения во «Вчерашнем мире». Дирижер считал их одними из городских реликтов той Вены, которая была влюблена в театр, литературу и изящные искусства. Тогда в кафе велись куда более возвышенные беседы…