– Он был ночью в Сен-Мартен-де-Комменж! – перебил собеседника Рембо. – Той самой ночью, когда Жансана пристрелили в нескольких километрах от города. Это зафиксировано в его собственном рапорте! Я только что с ним ознакомился.
Он достал из папки несколько страниц и протянул судье.
– Здесь написано, что Жансан позвонил ему среди ночи. Сказал, что видел майора в Сен-Мартене, напомнил о вечере, когда его ударило током на крыше вагона, укорял за исковерканную жизнь, попросил о разговоре, а когда тот отказался, упомянул дочь.
– Чью?
– Серваса.
Дегранж неожиданно заинтересовался.
– В каком ключе он ее упомянул?
Рембо сверился с копией рапорта.
– Сервас сказал, что ему есть чем заняться, а Жансан ответил: «Знаю. Дочерью…» Майор взбесился и среди ночи помчался в Сен-Мартен. Вышка на выезде из города зафиксировала его телефон. Потом… Тут становится интересно…
Подняв глаза, Рембо встретил холодный взгляд судьи, но нимало не впечатлился.
– Сервас утверждает, что кто-то прятался в парке у сен-мартеновских терм, а когда он решил подойти, человек побежал к лесу. Он погнался за ним, но тот исчез. По словам майора, он не рискнул углубляться в чащу, вернулся к своей машине и нашел под «дворником» записку.
– И что в ней было написано?
– «Испугался?» – так утверждает майор.
– Он сохранил записку?
– В рапорте это не отражено.
Судья смотрел на Рембо, не скрывая своего скепсиса.
– Итак: он вступал в контакт с Жансаном в ночь, когда того застрелили, я правильно понял?
– Застрелили из полицейского оружия, – подчеркнул Рембо.
– Или из оружия, украденного у полицейского. Кто-нибудь заявлял об утере пистолета?
– Как раз сейчас это выясняется.
– Я не понимаю. Жансана убили в три утра в горах; Сервас утверждает, что в полночь был в Сен-Мартене. Что произошло за этот отрезок времени?
– Он мог солгать. Ничего, узнаем, когда отследим телефон. Есть другая гипотеза: майор опытный человек и знает, что мобильник его выдаст. Кто-то мог видеть его у парка или у терм. Он возвращается в Тулузу, оставляет телефон и вновь отправляется в Сен-Мартен…
– Вы проверили, чем занимался Жансан около полуночи?
– Проверяем.
Рембо соврал. Он уже знал. Жансан не мог находиться в Сен-Мартене около полуночи, потому что был в приюте с остальными туристами. Когда все уснули, он вышел. Впрочем, есть другая вероятность: Сервас никогда не видел в городе ни Жансана, ни силуэт другого человека, он все выдумал, но каким-то образом узнал, где находится жертва. Смотался туда-сюда, чтобы вышки засекли его въезд и выезд, а вернулся в Сен-Мартен уже без телефона. Алиби кособокое, но непробиваемое: ни один легавый, даже самый глупый, не попрется на дело с собственным мобильником.
Рембо взял в руки фоторобот, сделанный по словесному описанию. Мало что видно, но это вполне может быть Сервас.
Или кто-то другой.
Пистолет заговорит. Если Сервас не заявит об утере. А еще есть следы на снегу.
– Не знаю, не знаю… – Дегранж сцепил руки под подбородком, потер пальцами нижнюю губу. – У меня такое чувство – неприятное! – что вы уперлись в одну-единственную версию и не смотрите по сторонам.
– Но, в конце-то концов, все свидетельствует о его виновности! – запротестовал Рембо. – Он был там в ночь убийства! И у него есть мотив!
– Не разговаривайте со мной как с идиотом! – возмутился судья. – Какой мотив? Совершить самосуд? Пристрелить человека за то, что он посмел упомянуть его дочь? Казнить бывшего насильника? Вас я не знаю – в отличие от Серваса. Это не в характере Мартена.
– Я побеседовал с некоторыми сотрудниками; все утверждают, что кома изменила его.
– Хорошо, я удовлетворю ваше ходатайство. Но! Не смейте отдавать Серваса на съедение прессе. Никаких утечек. Проведите баллистическую экспертизу ВСЕГО оружия, вы меня поняли?
Рембо кивнул, широко улыбнулся и заявил:
– Я хочу побеседовать с майором, его начальством и членами группы.
– Опро́сите их как свидетелей, – отрезал судья и встал, давая понять, что разговор окончен.
Они пожали друг другу руки – более чем прохладно.
– Комиссар, – окликнул Дегранж, когда Рембо был уже у двери.
– Да?
– Журналисты расписывали ваши
28. Шале
Дорога извивалась по ледяному склону, прокладывая глубокую борозду в его пестро-переливчатом великолепии. Леса остались у них за спиной: теперь спуск был гладким, голым и заснеженным. Сервас нервничал. Если так ехать, их точно заметят – на горе никого, кроме них и «Вольво».
Внезапно дорога влилась в горную деревню с тремя десятками домов, старой лесопилкой и парой магазинов. Повернув в последний раз, Сервас резко затормозил у гостиницы, а метрах в ста впереди, перед большим альпийским шале, господствующим над всей долиной, остановился «Вольво». Дальше проезда не было.