Гадкая ночь

К полудню начали появляться родители. Все толпились на подступах к школе. Полицейские услышали ностальгический звон старого колокола и приникли к окнам. Несколько минут спустя взрослые пошли назад, разобрав свое болтливое потомство. «Полупансиона у них явно нет, да и столовая наверняка была одна, – подумал майор и поморщился – от тревожного ожидания разболелся желудок. – Сейчас появится Гюстав за руку… С кем?»

Где же он? Что-то не так. Сервас с трудом удержался от желания распахнуть окно. 12:05. Площадь опустела. Гюстава нет. Может, он живет совсем рядом со школой? Тогда с помощью мэра будет нетрудно устроить засаду…

Они уже шагнули к двери, когда на площади шумно затормозил «Вольво» цвета «серый металлик». Кирстен и Мартен прыгнули к окну и успели увидеть мужчину лет тридцати пяти – сорока, с аккуратно подстриженной козлиной бородкой, элегантного, в зеленом дорогом пальто. Он бежал, то и дело поглядывая на часы на руке.

Напарники переглянулись. У Серваса участился пульс. Мгновение спустя козлобородый с Гюставом вынырнули из тупика на площадь.

* * *

– Dammit! [78]

– выругалась Кирстен.

– Ты слишком долго бегал, – услышал через стекло Сервас. – А ведь знаешь, что тебе это вредно.

– Когда приедет папа? – невпопад спросил мальчик. Он был очень бледен и действительно выглядел уставшим.

– Тихо! Не здесь! – Мужчина нервно заозирался.

Вблизи он казался старше – все пятьдесят. Занимает важную должность в банке, может быть главой предприятия по производству бытовой электроники, научным консультантом или университетским профессором: от него пахнет деньгами, заработанными без особых усилий. А у мальчика под глазами тени, лицо «восковое», с желтоватым оттенком, хотя щеки мороз разрумянил. Сервас вспомнил слова директрисы: «Он был хилый, болезненный, ростом ниже большинства ровесников, часто отсутствовал по болезни – то грипп, то насморк, то гастрит…» Мартен повернулся к Кирстен, и они сорвались с места, слетели по лестнице вниз, перепрыгивая через ступени, покрытые ковровой дорожкой, пересекли холл, скользя по натертому паркету, и распахнули двери в тот самый момент, когда серая машина выезжала с площади.

Боже, как они бежали к своей машине, молясь, чтобы из деревни был второй выезд!

Сервасу стало жарко; свободной рукой он сорвал с шеи шарф, расстегнул молнию стеганой куртки и сбавил скорость, чтобы держать расстояние. Майор не знал, проверяется ли водитель «Вольво», но предполагал, что швейцарец его проинструктировал.

Кто он такой?

В одном Мартен не сомневался: этот человек – не Гиртман. Пластическая хирургия не всемогуща. Можно нарастить скулы, изменить форму надбровных дуг и носа, сделать подсадку волос, вставить линзы. Но стать ниже на пятнадцать сантиметров? Исключено…

Сервас нервничал. Он чувствовал, что их вовлекли в чужую игру, навязав ее правила, как крысам в лабиринте, и сделал это человек, владеющий полнотой информации и видящий картину в целом. А тут еще расследование гибели Жансана… Совпадение двух событий – смерть насильника и присутствие поблизости швейцарца – не могло не настораживать. «Не я иду по следу – за мной кто-то наблюдает, больше того – направляет… Прямым ходом в западню?»

* * *

Комиссар Рембо был инспектором ГИНП [79]. Рембо́, как поэт. Правда, Ролан Рембо не был знаком со стихами своего знаменитого однофамильца. Круг его чтения ограничивался газетой «Экип» (с предпочтением статьям о футболе и регби), поэтому пальцы и клавиатура компьютера вечно были в типографской краске. Ролан понятия не имел, что поэт Артюр Рембо написал «Сезон в аду», иначе точно назвал бы так программу мер, которые решил применить к одному из коллег.