Гадкий гусёнок

Словно стайка бабочек-капустниц, – подумала я при взгляде на их белоснежные чепцы. Должно быть, молочницы из деревни, расторговавшись, урвали несколько минут, чтобы подставить солнцу бледные лица. Зима не пощадила их – девушки сами были цвета снятого молока, тонкие запястья контрастировали с темными натруженными руками.

Я села поближе к ним, и одна девчушка – казалось, могущая скрыться за своими огромными деревянными башмаками размером с корыто, повернулась ко мне и улыбнулась во весь щербатый рот. Остальные тут же принялись разглядывать меня, перешептываясь и кривя безбровые лица.

Солнце вытопило смолу из сосновой коры, все ошкуренные места были заняты, и чтобы не испачкать в смоле плащ, я нагребла каких-то клочьев сена и наконец-то уселась. Можно передохнуть.

Далеко разносясь над водой, поплыл колокольный звон. Вот Сен-Шапель начал бить пять часов. Вот забасил Нотр-Дам, вот Сен-Сюльпис вплел серебряный голос в общий хор… Вот, наконец, проснулся звонарь Сен-Дени-де-ля-Шартр, и его тонкоголосые колокольчики влились в облако гула, плывущее над столицей.

Когда звонят колокола – все черти убегают, не может случиться ничего плохого… Все вокруг было серое – серые воды Сены, серый камень мостов и домов, серая одежда простолюдинов – лишь витражи Сен-Шапеля бросали на воду дрожащие синие, желтые и малиновые блики. Но весной дышала травка, желтые цветы мать-мачехи дерзко вылезли в щели меж бревнами, сам воздух, прогретый мартовским солнцем, ласково льнул к лицу, иногда принося порывами запахи цветущих предместий. В Сен-Жермене, наверное, все бело от ландышей и сине от пролесок… Весной плохо верится в плохое, надежда – плохой ужин, но отменный завтрак – а моя жизнь только начиналась. Может быть, перемены в жизни тетя Люсиль принесут мне что-то хорошее, а не только слезы?

Последние отзвуки колокольного звона еще таяли в воздухе, поэтому я не сразу расслышала обращенных ко мне слов.

– Вы позволите?

От моего резкого движения он чуть не упал, но удержался, неловко взмахнув руками. Плотный темноволосый парень в добротной суконной куртке и засаленных кожаных штанах навис надо мной, неуверенно растягивая в улыбке верхнюю губу с пробивающимися усиками.

– Такая милая девушка скучает тут одна… – произнес он, с видимой заминкой, присловье желающих знакомства. Я подумала, что надо уходить, как жаль, я так удобно устроилась… Он подался назад, словно готовый освободить дорогу убраться с моего пути, и я вдруг остановилась. Парень выглядел добродушно, его большие карие глаза казались простыми и не опасными. Подмастерье. Выпросил у хозяина свободный вечер.

– Я не скучаю, – сказала я и уставилась на витражи Сен-Шапеля. Он тут же засопел и уселся рядом. Я выставила локоть, но он смирно сложил руки на коленях и тихо сказал, кивая на колокольню:

– Красиво, да? Я там не был, туда простых не пускают, но издалека здорово красиво!

– Да, очень, – согласилась я.

За спиной зашушукались капустницы. Ну и пусть шепчутся, небось на их изможденные прелести никто не польстился!

– Я вот смотрю – такая красивая девушка… И одна. Есть у вас кавалер? – прогудел он над ухом.

– Не понимаю, какое это имеет значение.

– Ну как же? – он по-детски надул щеки. – Я вот тоже один, а весной каждый ищет пару, как говаривал мой папаша – каждая щепка на щепку лезет… Ой, простите, мадмуазель, папаша мой был человек неученый…

– Был? – я присмотрелась повнимательней к его густым, давно не мытым волосам и широким ссутуленным плечам. – Он умер?

– Да, оспа, – вздохнул парень. – Меня Жером зовут.

– А меня зовут Николь, – сказала я, не дожидаясь вопроса.

– Красивое имя… – он мечтательно зажмурился. – И сама ты красивая. Словно ангел!

Мы помолчали, но уже словно вместе, а не по отдельности. Видимо, сочтя что формальности соблюдены, он потянулся обнять меня за плечи. Еще чего! Правильно истолковав мое фырканье, он убрал руки и снова замолчал, улыбаясь. Солнце припекало. От бревен поднимался пьянящий дух соснового бора, внизу лениво шлепала вода. Я закрыла глаза и почувствовала, как его рука, едва касаясь, медленно движется к моему бедру. Вот его пальцы коснулись моих. Тепло и противно. Тут сзади хрустнуло, раздался неразборчивый вскрик.

Парень вскочил на ноги и вдруг махнул через бревна одним прыжком. Очутившись на песке, он помчался во всю прыть и успел скрыться под мостом, пока я поняла, что замшевого кошелька, который я все это время сжимала в руке, больше нет. Кулак пуст. И нет никаких сомнений, у кого сейчас находится подарок тети Люсиль.

Слез у меня уже не осталось, я зажала рот рукой, сдерживая хихиканье. Сегодня мне везет, как висельнику с Гревской площади!

– Мадмуазель, мы вам кричали, – раздался сзади комариный писк. Девчушка-капустница с сочувствием смотрела на меня, нахмурив то место, где у людей брови. – Но он тоже услышал…

– Спасибо, – вздохнула я. – Сама виновата, нечего было зевать.

– Как же вы теперь домой доберетесь? – от вопроса этой пигалицы мне стало нехорошо: скоро стемнеет, кучер не нашел меня и наверняка уехал, как я доберусь до улицы Турнон?