Гадости для радости ...и по работе

А, нет, трусы на мне — но все остальное с меня сняли.

Чувствую себя… умеренно хорошо. В теле ломота, как после болезни или долгой неподвижности, но в целом, все в порядке — руки-ноги на команды отзываются, мышление ясное, болезненных ощущений в теле нет. По крайней мере, пока не двигаюсь. Пить хочется.

Комната, в которой меня положили, светлая, чистая. Стол, одежный шкаф, кровать — одна, занятая мной. Светлый ковер на полу. Светлые обои. Белая пена занавесок на окне — само окно открыто. Именно оттуда и доносятся до меня приглушенные голоса и звуки чаепития Червоны и ее матери. От этого пить хотелось еще сильнее. И не удивительно: судя по стоящим в комнате светлым сумеркам, я был без сознания весь день.

— Нет, вот ты мне объясни, чего ты их к тете Маше потащила? Почему ко мне не привела?

— Мам, ты не подумай, ты у меня прекрасная женщина, просто чудесная! Но зачем же так сразу на незнакомых людей это вываливать…

— Что-о-о?!

— Ой, я хотела сказать — мам, ну ты сама подумай, чего я буду посторонних людей к главе администрации тащить? А теть Маша грамотный специалист, это ее профиль… Мда.

— Угу…

Тяжелый вздох.

— Пойду я, мам, еще раз проверю. Может, он все-таки пришел в себя…

Дверь в комнату, где меня разместили, скрипнула довольно быстро.

Приоткрылась сперва слегка, потом Червона увидела меня.

— Привет! К тебе можно? — Она честно старалась сдержать радость и облегчение, но не слишком преуспела.

— Привет. — Это мой голос, что ли, такой хриплый? — Проходи…

— Ой, подожди, сейчас!

Червона исчезла, дверь за ней закрылась, но через несколько минут распахнулась снова — уже уверенно и широко, пропуская в комнату Ваню с графином и кружкой в руках.

Первую кружку я выпил, даже не почувствовав. Вторая пошла уже медленнее, принеся с собой ощущение утоленной жажды.

— Вань, как ты? — Обеспокоенно спросила Червона, когда я вернул ей посуду и откинулся на подушку.

— Ты знаешь, у меня, наверное, тепловой удар. Я, кажется, видел галлюцинации… — задумчиво разглядывая Червону, “признался” я.

— Угу… — потупившись, отозвалась Черовна.

— Ты представляешь, мне померещилось, что ваша тетя Маша оказалась змеей. Наполовину. И подруги ее — тоже, все наполовину змеи. И ты, Вань, представляешь, тоже змея. Наполовину. Вот такой вот мне привиделся бред…

— Угу…

Я испытующе смотрел на Червону. А она присела на краешек кровати у меня в ногах, и старательно не смотрела мне в глаза — ковыряла пальчиком постельное белье.

— А потом — ты не поверишь, мне привиделось, будто ваша тетя Маша выпустила клыки, как у кобры. И меня укусила. Представляешь?

— Угу… Только это не бред, Вань.

Червона наконец-то посмотрела мне в глаза.

— Я знаю! — Едко ответил я, не отведя взгляда, хотя, конечно, в свете полученного опыта, стоило бы быть осторожнее с этими их играми в гляделки. — Но, Червона, мать твою, Никитична! Что это, нахрен, было?!

06/08

06/08

Червона

Чувство вины кольнуло остро и безжалостно, затапливая вторым слоем поверх облегчения, что Сокольский жив и очнулся.

Я вообще чувствовала себя слоистым коктейлем, смешанным умелым барменом: вина, облегчение, паника от непонимания, что с ним дальше делать, надежда на то, что если жертва наговской педагогики сразу не рехнулась — глядишь, и дальше останется интеллектуально сохранной… Стоило Сокольскому чуть на меня прикрикнуть, и “слои” смешались, закручиваясь в гремучую смесь, и переродились в агрессию.

— Сам дурак! Тебе трудно было загипнотизироваться? На кой черт было упираться? Какого хрена ты вообще сюда потащился, могли бы и без тебя прекрасно съездить!

Сокольский молчал и смотрел выразительно, вот только что именно она выражал, я не могла разобрать, и все сильнее заводилась.

— И не ори на меня! — Рявкнула я в итоге, устав от неопределенности и его молчания.

— Червона, — спокойно отозвался Иван. — Ты извини, но второй раз за день наезжать на женщину, которая умеет становится пятиметровой гадюкой — это все же не моя трава.

Он неожиданно потер щеки ладонями, сбиваясь с ровного уверенного тона, растерянно пробормотал:

— Черт, до сих пор не верю, что я это действительно видел… — но взял себя в руки. И продолжил твердо: — Вань, отставить панику. Объяснения, пожалуйста.

И я действительно отставила панику. Села на его кровать, подогнула колено, устраиваясь удобнее. На колено пристроила локоть, подперла рукой подбородок. И уставилась в упор на Сокольского.

Что ж ты за человек-то такой? Непрошибаемый, блин! Тьфу. Спросить, что ли?

— Вань, а ты какие колеса употребляешь? Отсыпь мне!

Переждала, мрачно сопя, его хохот. Зыркнула недовольно — мстительно позволив глазам пожелтеть. И заговорила:

— Как ты уже понял, здесь, в этом селе, живут не совсем люди.

Обдумала получившуюся формулировку, катая ее в мыслях, и поправилась:

— Или просто “не люди”, без “не совсем”. Хотя, нет, наверное, все же “не совсем люди” будет вернее, потому что мы же способны с вами скрещиваться, хоть и плохо, и значит, виды родственные. Хотя…

Я растерянно замолчала, запутавшись в мыслях, разозлилась на себя и отмахнулась: