Гадости для радости ...и по работе

— Не важно! Важно, что мы хотим сохранить свое существование в тайне. А если тайну сохранить оказывается невозможно, вот как с тобой, то запрос урезается до варианта “сохранить свое существование”. Нам не нужны здесь толпы паломников желающих узнать будущее, исцелиться или еще что. По многим причинам, но главная из них в том, что мы, наги, хоть и наделены некоторыми видовыми способностями, но наши возможности не безграничны, а человеческие аппетиты — как раз таки да. И сохранение своего существования в тайне для нашего вида — вопрос выживания.

Я взглянула на Ивана искоса: он слушал сосредоточенно и пока что на его лице читалось понимание. Удовлетворенно кивнув, я продолжила:

— Поэтому всем чужакам, которые приходят в деревню не жить, а за… за магическими услугами, так сказать, делают небольшое внушение. Никакого криминала! — Я приподняла руки, видя, как напрягся в Сокольском капитан уголовного розыска. — Просто внимание человека перестает акцентироваться на тех деталях, что связаны с магией. Гость их вроде бы помнит, пока это нужно, его сознание от них отмахивается. А когда насущная необходимость помнить полученные сведения отпадает, воспоминания и вовсе… как бы это сказать… Они отдаляются и затираются. Теряют значительность и четкость. Когда проблема Катерины и Андрея будет решена, Теплеевы, конечно, будут помнить, что такая проблема у них была, но здраво усомнятся, что помогла им какая-то поездка к черту на кулички. Ясно же, что помогла им доказательная медицина и курс лечения, а какие-то сомнительные бабки макисмум, могли создать эффект плацебо и помочь успокоиться. Им будет немного стыдно, что они поверили в такие глупости, но они придут к выводу, что на что только не ведутся люди в отчаянии, простят себе этот эпизод и постараются запихнуть его на самые дальние страницы памяти, сосредоточившись на том, что действительно важно. Отличная рабочая установка, всем помогает, и только ты!..

Я раздула ноздри, опять начиная злиться, но Иван меня перебил:

— Слушай, а не проще ли вообще стереть лишние воспоминания?

Я замахала руками:

— Ты что! Это же очень травматично!

— То есть, нельзя? — Въедливо уточнил Сокольский.

— Технически — можно. Но психика будет стремиться восстановить затертый участок памяти, это может привести к неврозам и расстройствам, а в худших случаях — к разблокировке воспоминаний. Поэтому мы не рекомендуем так делать. И порицаем тех, кто не прислушивается к нашим рекомендациям.

А змейские порицания — не та вещь, с которой хочется столкнуться разумным существам. Поэтому нарушителей бывает не так, чтобы много…

Впрочем, Ивану я об этом говорить не стала, Ивана это не касается. Итак нахватался ненужных сведений по самые уши.

Бедный…

Подавив некстати нахлынувшую жалость к мужику, я нарочито бодро продолжила:

— В общем, сплошная польза всем и со всех сторон, и если бы ты не уперся, ничего бы не случилось!

— А так — случилось?

И я, вздохнув, подтвердила:

— А так — случилось.

08/08

08/08

Я запнулась, пытаясь сформулировать поделикатнее суть проблемы и мысленно костеря теть Машу, которая куснула — и в кусты, а мне теперь разбирайся.

— Вань, не нагнетай, я уже как следует проникся, все осознал и должным образом напрягся. Все, дальше можно без драматических пауз. Ну? Я теперь тоже начну отращивать чешуйчатый хвост? Какого размера?

— Кто о чем, а мужики — о размера! Нет, конечно, невозможно и антинаучно. Хвост, как ты выразился, через укус не передается, только традиционным путем, от родителя-нага к кровному отпрыску, всё остальное полная чушь!

Отфыркавшись возмущенно, я искоса взглянула на Ивана — тот смотрел на меня выжидательно и спокойно. Вздохнув, я все же перешла к сути:

— Вань, в твоей крови теперь спит смертельный яд.

И, глядя на вытягивающееся лицо Сокольского, поспешила заверить:

— Он совершенно безопасен для тебя!

И уже менее пылко добавила под его скептическим взглядом:

— Пока ты молчишь о существовании нашей общины и нагов в принципе.

Молчание.

Оно повисло и затянулось. И я, не смея мешать осмыслению Иваном новых жизненных перспектив, молчала тоже — и только нервно трепала угол покрывала, попавшийся мне в руки…

— Так. Так!

Может, удрать? Что-то вид у Сокольского очень уж… очень уж злобненький.

Нет, я, конечно, полноценная нагиня, взрослая и нахожусь сейчас в родном эгрегоре, и в обиду себя, разумеется, не дать сумею, но…

— Ой, Вань, кажется, у меня чайник закипел!

Я бодро подхватилась на ноги, готовясь драпать.

— Сидеть!

Обратно на кровать я плюхнулась раньше, чем успела обдумать.

— Гражданка Кириллова!

Ой, можно-подумать-можно подумать! И вообще, это я здесь змея, так что незачем так шипеть!

— Будьте любезны, объясните мне, слабоумному, чем мне грозит внесение изменений вашими сородичами в биохимию моего организма!

— Ничем! — Бодро отрапортовала я, преданно глядя в Сокольскому в глаза.

— Пока я молчу? — Коварно продлил он неприятную тему.

И я вынуждена была подтвердить:

— Пока ты молчишь.

— А не будет ли многоуважаемая гражданка Кириллова столь любезна, чтобы внятно перечислить мне, о чем именно я должен молчать?