Гадости для радости ...и по работе

— Я... что?! Вы о чем вообще? - ее взгляд метнулся от меня к ивану и обратно. — Вы... так шутите? Или вы больные? Кто вы такие вообще?!

Для человека, который явно сейчас думал, что в его дом проникли два психа, вела себя она не слишком разумно, ну да что уж. На ее месте попробуй себя разумно поведи.

Я передвинулась от картины на стене к книжному шкафу, заскользила взглядом по подборке литературы — сплошь профессиональное чтение и классика.

— Какие уж тут шутки, — вопрос про психическое здоровье Иван проигнорировал. — Причинение вреда здоровью — это если и шутки, то не смешные. А я — старший брат Екатерины Теплеевой, той самой, здоровью которой вы причинили вред, и я пришел, чтобы уговорить вас снять проклятие, которое вы наложили.

— Так. — Девушка решительно встала. — Уходите. Покиньте мой дом. Немедленно.

— Сядьте, Оксана Георгиевна.

И Оксана послушно села. Я, если честно, вообще не удивилась — когда Сокольский командует таким тоном, сажусь и я, и скандальный нагский подросток Урсула.

— Мы знаем, что вы не хотели, — продолжил Иван, умудряясь одновременно говорить и успокаивающе, и с укором. — Что так получилось. Не специально. Но проклятие наносит реальный вред здоровью. Его надо снять.

— Нет, это какой-то бред, Господи, — Ивашура сжала виски кончиками пальцев. — Я не понимаю. Зачем я вообще вас слушаю?

Потому что мы тебе выбора не предоставляем, милочка. Ты нас слушаешь, потому что я и Сокольский задавили тебя морально и тебе некуда деваться. Я сдвинулась еще чуть-чуть, к панно на стене, и, совершив по комнате почти полный полукруг, оказалась прямо напротив Ивана. Так что когда Оксана смотрела на него — я была четко у нее за спиной.

— Это не бред, к вашему и моему сожалению тоже. Ваша неприязнь к моей сестре оказалась столь сильна, что приняла форму проклятия. Вы искалечили молодую женщину. Но все еще можно исправить. Проклятие можно снять. Помогите нам в этом.

Она растерянно моргнула.

— Нет, я не согласна. Я отказываюсь принимать участие в этом фарсе! Я с Екатериной Теплеевой даже не знакома. Как я могла ее проклясть, интересно?

— Вот и мне интересно. Оксана Георгиенва, компетентные специалисты говорят, что в вашем проклятии не было ни капли сверхъестественной силы. Исключительно личная ненависть. За что?

Пальцы хозяйки дома непроизвольно сжались в кулаки, и тут же расслабились. Она откинулась на спинку кресла, скрестила ноги.

Сказала:

— Вы психи. Какие проклятия? Какие сверхъестественные силы? Вам лечиться нужно!

А я сделала глубокий вдох, как перед погружением в воду, прикрыла глаза — и заговорила.

— Ваша любовь к Андрею Теплееву не сразу стала всепоглощающей и глубокой. Сначала был интерес. Знаки внимания, которые вы оказывали симпатичному коллеге. Попытки заговорить возле кулера и за кофе. Его благожелательная реакция. Андрей вам улыбался. Перекидывался парой слов. И уходил работать. Не замечал? Вы хотела бы показать свой интерес более явно, но не знали, как это сделать, не потеряв лицо. Пара совместных проектов. Все то же благожелательное отношение со стороны Андрея. Вы держитесь дружелюбно и корректно. Отношения становятся ближе. Приятельскими. Вы держитесь в рамках, хотя уже влюблены и мечтаете о взаимности. О семейном счастье. Воображаете его себе. Проживаете раз за разом в своих мечтах. Оно становится для вас таким реальным, таким красочным. В действительности Андрей Теплеев как будто не замечает, что вы хотите большего, но дружелюбен и корректен. Возможно, не хочет вскрывать и обострять ситуацию. Возможно, действительно не замечает. Вы питаете своими мечтами собственные чувства, а чувства питают ваши мечты, цикл становится замкнутым, Андрей становится центром вашей жизни и ее целью. Вы убеждены, что вы будете вместе и будете счастливы, и решаете задачу по частям: еще один совместный проект. Поддержка. Совместные посиделки пятничным вечером в баре. Дружба… Вы последовательно идете к цели. Пока однажды Андрей Теплеев не приходит на работу совершенно неприлично счастливый, и не объявляет коллективу, что женится.

07/09

07/09

От расслабленной, пусть и закрытой позы Оксаны не осталось и следа: она слушала, как ее жизнь, самую сокровенную, личную часть, выворачивают наизнанку, в ужасе, побледнев и закаменев всем телом.

Я, впрочем, тоже никакого удовольствия не испытывала.

Я стояла позади ее кресла, смотрела в макушку Оксаны Ивашуры, и говорила: