Он пропустил ее в комнату. Прикрыл за ней дверь, увидел добрую усмешку на лице матери. О, Вита ей очень нравится. И ее материнское сердце радуется тому, что, может быть, невесткой войдет в их дом. Она легонько кивнула сыну, мол, воркуйте уж там, не потревожу. Анатолий без слов понял ее, благодарно улыбнулся. А потом предстал перед Витой чуть ли не в обличье мага.
— Фокус-покус, — заговорил, подражая интонациям цирковых иллюзионистов не очень высокого пошиба. — Раз, два, три!..
— Ой, — в первое мгновение только и могла сказать Вита. Но уже вслед за этим склонилась над пишущей машинкой, потрогала ее, деловито осведомилась: — Работает?
— Ленты нет. А так вроде бы в порядке.
Вита пробежала пальцами по клавишам, перевела каретку. Ее ловкие руки профессионала ощупали все, что в таких случаях необходимо проверить. Осмотром она осталась довольна.
— Ленту достану, — уверенно проговорила. И повернулась к Анатолию. — Где взял?
— Приводи в порядок машинку, — желая доставить ей еще большую радость, проговорил Анатолий. — Листовки будешь печатать.
Она приподнялась на носках, ткнулась носом в его щеку. Анатолий неловко обнял ее, потянулся к губам. Вита выгнулась у него в руках, откинула голову.
— Нет-нет-нет, — запротестовала. И тут же приникла к его груди, замерла. — Сейчас не надо, — тихо сказала.
Действительно, она была какая-то непривычно странная, неуравновешенная. Высвободившись из его рук, поправила прическу, заспешила:
— Побегу, Толик. Надо еще приготовить кое-что. — Уже от двери снова улыбнулась ему: — Приходи...
И он пришел. Принес целую охапку сирени. Душистые гроздья сразу наполнили комнату ароматом.
— Не забыл? — удивилась Вита. — Вот уж не думала.
— Как можно после такого строгого предупреждения, — отшутился Анатолий. Взял ее за локоть, привлек к себе. — Поздравляю.
— Будем пить бабушкину вишневую наливку, — торжественно проговорила Вита, наливая в рюмки рубиновый напиток. — Знаешь, какая хмельная! Лет пять стоит.
— Я и без наливки хмельной, — сказал Анатолий. Обнял ее за плечи, прикоснулся к ее рюмке своею. — Счастья тебе, Витюн, — шепнул ей на ухо. — Желаю бодьшого-большого счастья. И силы духа. И крепости в борьбе. И чтоб исполнилось все, о чем мечтаешь...
Вита словно прислушивалась к тому, что происходит в ней. Времена ми посматривала на Анатолия так, будто он был ее злейшим врагом. Однако тут же ласкалась к нему. Врагом был Отто. Вызвав ее в каби» нет и повернув ключ в двери, он пытался овладеть ею. А получив пощечину, злобно процедил: «Фрейлен Викториа хотчет гестапо. Их сделайт такая протэжэ». Это произошло несколько дней назад. Мастер Иоахим видел, как она вырвалась из кабинета, и только головой покачал. А потом, улучив момент, сказал ей: «Отто ист швайн. Много нацист. Ин хаймат — киндер. Тут — либен девотшка. Унд шрайбен: айн, цвай, драй... Понимай? Только фрейлен. Фрау — найн. Это как?» Он возмущенно жестикулировал, пытаясь втолковать ей, какая грязная свинья Отто, что дома у него дети, а здесь насилует девушек, только девушек, и ведет им счет. И что его следует опасаться как ярого нациста.
«А я уже фрау, — вдруг ухватилась она за эту мысль. — Их фрау, — показывала на себя пальцем, — кажите ему, что у меня есть муж».
«Я-я, — одобрительно закивал Иоахим. — Зер гут»[2]
.Но с тех пор она уже не имела покоя. Над ее любовью нависла беда. Неужели для врагов бережет себя? Или придет смерть и заберет ее, еще не жившую, еще не познавшую то, что сама природа дала людям? Смерть может нагрянуть в любую минуту. И все кончится, не начавшись... Нет-нет. Вита сама распорядится собою. Пока не поздно. Пока не схватили ее грубые руки. Пока не унесла смерть...
Вот к этому внутреннему голосу прислушивалась Вита, о чем бы ни говорила и что бы ни делала. И потому такой странной казалась Анатолию, ничего не знавшему о ее трагических раздумьях.
Тускло горел фитиль в плошке. Тишина. И они — двое. Анатолий гладил ее волосы. А Вита, склонив к нему голову, все еще ждала чего-то, будто испытывала его. Вздумай он воспользоваться ее доверчивостью — и ему, любимому, не позволила, не простила бы этого. Но Анатолий был счастлив и такой близостью. Он с грустью думал о том, как быстро прошло время, о том, что уже пора собираться.
— Пойду я, Вита, — сказал с сожалением.
Она словно очнулась, заглянула ему в глаза.
— Любишь?
— Вот глупышка, — усмехнувшись, сказал Анатолий. — Ведь знаешь...
— Нет, ты скажи, — настаивала Вита. — Это очень-очень важно.
— Еще тогда полюбил, как впервые увидел в приемной Артема Ивановича. Помнишь? А ты на меня — нуль внимания, фунт презрения.
Вита не приняла шутку.
— И до сих пор любишь?
Конечно, они не были оригинальны в извечном диалоге влюбленных. Но это был праздник Виты, и она весь вечер обставляла его по своему разумению. Ей казалось, что именно так и не иначе должно все произойти.
— Всегда будешь любить? — допытывалась.
— До самой смерти! — ответил Анатолий.
Вита посмотрела на него долгим взглядом. Это была уже последняя попытка разобраться в нем, в себе, в том, что навалилось на них. И наконец решилась: