Гагаи том 1

— Ты что-нибудь понимаешь? — рассказав об этом, Анатолий взволнованно уставился на Виту. — В пристройке полно дыма — сгорела вся обмотка. Электрик, конечно, понял, в чем дело, а Иоахим ему подсказывает, что это, мол, замыкание.

— Иоахим — хороший человек, — сказала Вита.

— Где ты видела хороших оккупантов? — сердито отозвался Анатолий.

— Нет, он порядочный, — настаивала Вита. — Я же тебе рассказывала. Назвал Отто грязной свиньей, нацистом, советовал остерегаться его.

— В доверие втирается, — проворчал Анатолий.

— Ой, дурак какой! — рассмеялась Вита.

— Может быть, — согласился Анатолий. И тут же продолжал: — Так слушай, как оно дальше было. Прибежал Отто. Начал орать, что это диверсия; что кто-то умышленно вывел цех из строя, что срывается выполнение заказов и не выйдут паровозы на линию. А тот ему в ответ, мол, ничего вечного нет. Ну, пробило обмотку, замкнуло. Кто же может гарантировать от этого. Мол, если будет так кипятиться, то и его сердце откажет. Представляешь, как удачно получилось. Очевидно, испугался за свою шкуру. Знаешь, начнут таскать, следствие... Как-никак — мастер. С него спрос. Вот и увертывается, отводит от себя угрозу. А заодно и от нас.

— Не знаю, что и подумать, — растерянно сказала Вита. — На меня он произвел хорошее впечатление... Поговори с товарищами...

...И снова пришлось Анатолию все пересказывать. Дмитрий Саввич очень внимательно слушал его, осуждающе качал головой.

— Кошмар! Какая неосмотрительность! — не сдержавшись, воскликнул он. — Ну, Толик, ты меня и удивляешь, и огорчаешь. Разве одному можно идти на такое дело?! Пути отхода не продуманы. Никто не страхует. Трудно понять, почему ты еще на свободе.

— Вот и я думаю, — горячился Анатолий, — или он боится гестаповцам попасть на зубы, или провокатор, избравший такой путь, чтобы проникнуть в организацию.

Дмитрий Саввич вдруг сощурился, вопросительно взглянув на Анатолия.

— Третьего ты не допускаешь? — осторожно спросил. — А если этот Иоахим и в самом деле друг?

— Немец? — криво усмехнулся Анатолий.

— Разве не немец Тельман? — напомнил Дмитрий Саввич. — И разве не немцы составляют объявленную вне закона и ушедшую в глубокое подполье компартию Германии?

Анатолий как-то не задумывался над этим. С начала войны для него все немцы были врагами. А теперь впервые подумал, что среди них ведь есть и антифашисты. Вот назвал же Иоахим своего начальника нацистом. Значит сам не разделяет нацистские взгляды, если столько презрения вложил в свои слова. Может, он как раз и есть один из противников Гитлера?

— Вот ты сейчас вспомнил, что ваши взгляды встретились, — вновь заговорил Дмитрий Саввич. — Значит, этот Иоахим видел тебя у мотора. И он знает, что по долгу службы тебе там делать нечего. Если он боится гестапо, ему проще всего было бы задержать тебя и выслужиться.

Анатолий кивнул.

— Но он не сделал этого. Не стал спасать, как ты выразился, «свою шкуру». А спас твою, И при этом немало рискуя, Анатолий снова и снова восстанавливал в памяти, как оно было. Теперь растерянность мастера представилась ему мнимой. Иоахим умышленно долго держал под напряжением неработающий мотор, чтоб вызвать пожар и как-то отвлечь внимание от истинной причины аварии. Нет, тот, кто боится гестапо, не сделал бы этого.

— Значит, первое твое «или» отпадает, — продолжал Дмитрий Саввич. — Ну, а второе... разве только в детективах можно встретить подобное. Ждал бы провокатор, когда тебе вздумается запороть мотор, чтоб оказаться рядом, и не выдать, и помочь замести следы... Вздор все это. В чем-то ином надо искать причину такого его поведения.

— Может быть, у него натянутые отношения с начальником депо? Не помешал мне, чтоб сделать ему неприятность? А? — высказал предположение Анатолий.

Дмитрий Саввич отрицательно качнул головой.

— Такую «неприятность», Толик, может сделать или очень злобный человек, ослепленный местью, или... идейный противник, сознательно идущий на риск ради достижения большой цели.

— Злобным его нельзя назвать, — сказал Анатолий.

— Ну-ка, ну-ка, каков же он хоть есть, этот Иоахим? — заинтересовался Дмитрий Саввич.

— Скорее добродушный, — продолжал Анатолий. — Дядька в летах. Приземистый. Медлительный. Ну, в отношении работы — поискать таких мастеров. За какой станок не станет — ювелир. Наружная резьба, внутренняя, расчеты, подбор шестеренок — все это ему как семечки. Ребят, словно щенков, натаскивает. Только дядя Федор ни в чем не уступает ему.

— Любопытно, любопытно, — проговорил Дмитрий Саввич. Быстро взглянул на Анатолия. — Ты все-таки присмотрись к нему.

Хорош был парк в Алеевке. Разбили его на пустыре в середине двадцатых годов. Деповские, станционные рабочие и служащие, домохозяйки, школьники сажали деревца. А потом в центре поселка он оказался — так расстроилась Алеевка.

До войны тут хозяйничал садовник. Была своя оранжерея. Вдоль аллей и на клумбах высаживались цветы. По вечерам сюда приходили семьями, с детьми — посидеть, себя показать и людей посмотреть. На открытой эстраде играл любительский духовой оркестр...