Гагаи том 1

Но на следующий день ему пришлось ехать в Ясногоровку под конвоем. Он всю дорогу обзывал сопровождавшего его Фомку Маркарова самыми непотребными словами. Фомка, зажав карабин коленями, тупо смотрел в окно. Потом зевнул, сказал лениво:

— Еще гавкнешь — кокну.

Максимыч в сердцах плюнул.

— Клепки у тебя не хватает вот тут, — указал на голову. — «Кокну», — передразнил Фомку. — Нашел чем пугать старого человека. Дрожишь за жизнь свою поганую и думаешь, что все такие? — Презрительная ухмылка затерялась в его вислых прокуренных усах. — «Кокну», — продолжал ворчать, — будто и в самом деле сам себе хозяин. А ты слуга, холуй. И должен доставить меня, куда приказали...

Вот таким сердитым и предстал перед начальником депо — толстым немцем, с лысиной, обрамленной оборкой седеющих волос, воловьей шеей. А лицо у него словно бульдожья морда: мясистые обвисающие щеки, приплюснутый нос, злобные глаза. Он был в куртке со множеством карманов с замками-молниями, таких же брюках из простого грубого материала, кованых солдатских ботинках. На поясе висел огромный кольт.

В депо знают, что этот фриц не обращается за помощью в гестапо, — сам вершит суд по своему усмотрению. Когда один из механиков по неопытности выплавил предохранительные пробки и пришлось затушить котел, он его пристрелил прямо на паровозе.

С Максимычем начальник обошелся на удивление вежливо. Он свободно владел русским языком и заговорил шутливо-уважительно:

— Так хотелось познакомиться, Максимыч, что пришлось причинить вам некоторые неудобства.

— Хозяин — барин, — проворчал Максимыч. — А наше дело — телячье.

— Не взыщите, пожалуйста, — продолжал начальник. — Но я столько наслышался о вас! Опытнейший механик. Скоростник-новатор...

— То все быльем поросло, — уклончиво ответил Максимыч.

Во всяком случае, пока Максимыч был доволен оказанным приемом, уважительностью. Ему предложили сесть, с ним разговаривают, не оскорбляя его достоинства. И хотя поначалу был настроен очень агрессивно, тоже не позволял себе грубости.

— Быльем, — повторил Максимыч. — Не воротится.

— Были когда-то и мы рысаками? — изобразив улыбку, проговорил начальник. — Чудесный романс. Только не для нас с вами. Мы еще поработаем. Не правда ли?

— Кто как, а я уже отработал свое, — сказал Максимыч. — На пенсию пора. Да вот новая власть ни кует, ни мелет, — с явной насмешкой добавил он.

Начальник депо качнул головой, осклабился.

— Однако шутник вы, Максимыч. Ваши прежние заслуги не имеют никакого отношения к новой власти. Почему же она должна расплачиваться за то, что вы делали большевикам? Нет-нет. Надо заработать у нее.

— Обойдусь, — Максимыч махнул рукой. — Век бы не иметь таких заработков.

— А работать придется, — с нескрываемой угрозой проговорил начальник, барабаня пальцами по кобуре своего необычных размеров револьвера.

Максимыч не отвел взгляд, лишь сощурился, вызывающе бросил в ответ:

— Разве что под конвоем.

— Очень хорошо! — воскликнул начальник. — С радостью окажем вам такую любезность...

Он сохранил выдержку, хотя стоило это ему больших усилий. Будь на то его воля, разве бы тратил столько времени на разговоры! Один росчерк кольта — и все. Но в том то и дело, что не хватает машинистов. Паровозные бригады укомплектованы кое-как, совсем неопытными людьми, порою помощниками и кочегарами работают вовсе не специалисты.

Тут уже не до удовлетворения своих желаний и прихотей, когда эшелоны с вооружением и войсками, так нужные сейчас фронту, простаивают на станциях. С другими механиками ему, конечно, проще. Сообщит вызывальщик, мол, на столько-то быть в депо, — являются как часы. А этого упрямого старика приходится конвоировать.

Вот так и повелось. В нужное время приходил к Максимычу Фомка Маркаров, говорил свое неизменное: «Собирайся, старина». А потом вел его через поселок к поезду, ехал с ним в Ясногоровку и передавал с рук на руки дежурному по депо.

И ездил Максимыч. А что он мог сделать? Это только так говорят, что старым людям смерть не страшна. Да и не старый он вовсе. Хочется еще пожить, узнать, каким будет завтрашний день, дождаться своих... А за спиной — постоянно человек с оружием: и по пути на работу, и в поездке, на паровозе, всегда следит за ним настороженный взгляд врага. Кто-то из эшелона обязательно едет в паровозной будке — солдат ли, унтер, а то и офицер. Каждое мгновение могут всадить пулю в затылок.

Да еще помощника дали — ни два ни полтора. Ничего в машине не смыслит. Учить надо, показывать, фактически выполнять его обязанности. В топку подбросить, и то толком не умеет, никак не постигает, как это бросать уголь враструс. А перед гитлеровцами лебезит, гнется. Противно смотреть.

Все больше хмурился Максимыч. Чаще задумывался: сам-то он чем лучше этого подлеца? Под конвоем на работу доставляют? А что меняется от этого? Все равно помогает врагу. Только видимость создает, мол, смотрите, люди добрые, не по своей охоте иду в услужение, замолвите словечко, когда наступит время держать ответ, с кем был в войну. Ведь так получается.

Но люди людьми, а каково ему перед самим собой отчитаться? Перед своей совестью?..