— А то у него надо спытать... Окликнул — цкурнул. У меня как? Побег — значит, пали. Не инаце якаясь сволота.
— Ну, ладно, можешь идти, — сказал ему Маркел. — Сам доставлю.
— Звиняйте за спрос, а хто вы, у каких цинах?
Маркел показал ему какую-то бумагу. Полицай закланялся.
— От спасибо, господин староста. Цай, в район и сподручней, и мне облегчение. К куму на свежину цимцикую, а тут, где ни возьмись, ета дицина. Мало не оторвал от пьянки.
Артем сразу узнал Маркела. «Староста, — промелькнуло в голове. — Ну да. Чего ж от него, гада, ждать. Отсидел свое — и за прежнее. Только хозяев поменял... Сколько ему тогда дали? Десять лет. Точно. Перед войной, значит, вернулся...»
Кони шли шагом. Линейка еле катилась. Казалось, Маркел умышленно тянул время. А Громов, кривясь от боли, думал о том, как он был прав, заподозрив в Сбежневе врага. Вот оно, подтверждается. Старостой пристроился. Таких паразитов надо было сразу убирать. Верно говорил Недрянко: «Пускать в расход».
Артем уже уверовал в то, что годы, борода, усы сделали его неузнаваемым. И вдруг услышал глухой голос Маркела:
— Вот и встретились, товарищ Громов, партийный секретарь.
Презрительная ухмылка тронула обескровленные губы Артема.
— Признал?
— Как не признать, — заговорил Маркел. — На всю жизнь запомнил. И тебя, и Тимошку Пыжова, и Недрянко...
— Сволочью ты был, сволочью остался, — сказал Артем.
Но Маркел словно и не слышал его слов, продолжал свое;
— То ты меня вез, а теперь я тебя. И такое, как видишь, случается.
— Вези уж, вези, продажная шкура, — отозвался Артем, морщась от боли. — А то кончай здесь. Чего уж?
Маркела передернуло.
— Куда тебя?? — просил. — К коменданту? Есть у нас такой вешатель обер-лейтенант Фальге. Или хочешь иметь дело со старыми знакомыми? Тогда поедем к Недрянко в полицию. У него другой подход. Предпочитает сначала натешиться, а потом расстреливает.
— Недрянко?! — невольно вырвалось у Артема. — Полиция?!
— Отстал ты, товарищ Громов, от жизни, — проговорил Маркел. — Бывший ваш блюститель порядка переметнулся к ним с первого дня оккупации.
— Говори, да не заговаривайся, — уже не с прежней уверенностью и заметно слабея, сказал Артем.
— Заговариваться можно, хлебнув лишку, — помолчав, ответил Маркел.
Вечерело. Ранние осенние сумерки опустились на землю. Маркел все колесил в степи, хмуро и как-то опасливо посматривая по сторонам. А в голове одно и то же, одно и то же: «Для чего жизнь прожил?» Никогда еще он не испытывал столь противоречивых чувств. А они терзали изболевшееся Маркелово сердце. И все оно саднило, будто сплошной нагноившийся нарыв.
Да, он, Маркел Сбежнев, староста. Так случилось. На то были у него свои причины. Но у кого повернется язык сказать о нем что худое? Не делал он людям пакости. Фашистам служит? Как бы не так! Ненависти к врагам ему не занимать. И вдруг этот выстрел в ночи. Пуля обожгла бок. За что его хотели убить?... Он видел крадущуюся тень, вынул револьвер и... убежал. Почему? Почему не ответил выстрелом на выстрел? А у него твердая рука и верный глаз. Он должен был покарать посягнувшего на его жизнь.
И так, сколько себя помнит, он, Маркел Сбежнев, за доброе получает оплеухи. Не много ли на одного человека? Вот и Громов назвал его продажной шкурой...
«Для чего живу? — снова кольнула тревожная мысль. И тут же Маркел с досадой подумал: — Только тем и занимаюсь, что тешу свои обиды». Он помрачнел, осознав, как дорого это ему обошлось: перечеркнуто все хорошее, что было в его жизни, потеряна привязанность и любовь сына...
Ему впору было наложить на себя руки — так разбередил душу. А пришлось поспешить на помощь Громову. Голова его запрокинулась, обмякшее тело сползало с линейки; Артем упал бы, но Маркел вовремя его поддержал. Он предвидел, что так может случиться. Однако не мог ничего изменить. Не мог средь бела дня везти Громова в поселок. Потому что еще там, на степной дороге, сразу узнав его, Маркел понял, что не выдаст. Теперь же, дождавшись темноты, погнал лошадей к Крутому Яру.
Очнулся Артем и сразу не мог сообразить, где находится. В полумраке виднелись какие-то балки, стропила. Слабый луч света упирался в запыленную паутину... Нет, это не камера. Скорее чердак. Ну да. Вот и труба, и теплый боровок, возле которого он лежит, накрытый овчиной... Что же произошло? Кто-то отбил его у Маркела?.. Скосился на плечо — перевязано простыней. Концы ее — злом на груди. Повел взглядом в сторону, увидел мальчишеские глаза, с любопытством рассматривающие его. Некоторое время они смотрели друг на друга. Артем недоумевающе, подросток — с нескрываемым восхищением.
— Ой, как вы стонали, дяденька, — наконец приглушенно заговорил он. — Как стонали!..
— Пить, — попросил Артем.
Паренек зачерпнул из ведра загодя припасенную воду эмалированной кружкой, помог Артему напиться.
— Вы партизан, дяденька? Да? Партизан?
Видимо, ему очень хотелось, чтобы было именно так.
— Где я? — спросил Артем.
— Паренек уже был у лаза на чердак.
— Сейчас, — обнадеживающе отозвался он и нырнул вниз.