Гагаи том 1

Из дома вышел Маркел. Проходя мимо Зоськи и Леонида, приостановился, испытующе глянул на сына, проговорил:

— Смотри, Зосим... Со двора — ни шага. Долго не гуляй.

И торопливо удалился, чем-то очень озабоченный.

Зосиму все понятно в словах отца. «Смотри» означает «не проболтай». «Долго не гуляй» — «не оставляй без присмотра раненого». А Ленька истолковал их по-своему. Презрительно хмыкнул:

— Так вот оно что. Батя со двора не пускает. Ясно. Ну что ж, обойдемся без сопливых.

— Лёнь! — крикнул ему вслед Зосим. — Слышишь?!

Ленька обернулся, с издевкой поклонился:

— Ауфидерзейн.

Впервые Зосим подвергся такому испытанию. Долг повелевал молчать, а чувство товарищества требовало откровения. Это было очень мучительное состояние. Уходил единственный друг, так много сделавший для него. Он мог его остановить. Но для этого надо открыть тайну, которую дал слово хранить.

— Ну и ладно, ладно, — говорил сам себе, чуть не плача и кусая губы. — Катись. Скатертью дорога.

...А в это время его отец входил в кабинет главного врача больницы.

— Чем могу служить, господин староста? — с официальной почтительностью осведомился Дмитрий Саввич. Он давно собирался прощупать, чем же дышит этот загадочный для него человек. Давно присматривается со стороны, а встретиться поближе не удавалось. Теперь сам явился. — Проходите, пожалуйста, — продолжал Дмитрий Саввич любезно. — Присаживайтесь.

Маркел защелкнул за собой замок двери, уставился тяжелым взглядом на хозяина кабинета. Взгляд был именно тяжелый, медлительный, но ничего не оставивший без внимания.

— Надо помочь человеку, — заговорил Маркел. — Он ранен.

— Куда? Чем ранен? — спросил Дмитрий Саввич.

— Плечо прострелено.

Дмитрий Саввич понимающе закивал.

— В жестокое время живем, господин староста... В очень жестокое.

— Я пришел не за тем, чтобы выслушивать болтовню, — прервал его Маркел.

— К вашим услугам, господин староста, — поклонился Дмитрий Саввич, не преминув отметить про себя, как это обращение покоробило Маркела. — Надеюсь, больной уже здесь?

— Нет, — резко ответил Маркел. — К нему надо идти.

— Разве он не транспортабельный?

Маркел снова уставился на Дмитрия Саввича своим тяжелым немигающим взглядом.

— Слушай, доктор, и запоминай. Сейчас пойдем ко мне. У меня раненый лежит. Но ты будешь лечить мою дочку. Дочку, а не его.

Дмитрия Саввича озадачил такой оборот дела.

— Буду лечить раненого, а делать вид, будто лечу вашу дочку? Это вы хотели сказать?.. Но, господин староста, я, право, затрудняюсь... Вы предлагаете такое... Нет, я не думаю, что вы прячете преступника. Однако вы сами понимаете, каково мне. Если узнают...

— Заколесил интеллигент, — Маркел сощурился. — Ишь, какой низкопоклонный да скользкий.

— Позвольте! — Дмитрий Саввич изобразил возмущение. — Кто вам дал право? Я ведь понимаю. И вовсе не отказываюсь. Это мой врачебный долг...

— Вот и договорились, — удовлетворенно сказал Маркел. — Собирайся... Между прочим, заруби себе на носу: если хоть одна живая душа узнает, кого ты лечишь... — Он не спеша вынул револьвер, рукавом вытер ствол и снова положил в карман. — Всю обойму всажу... В тебя, — уточнил с угрюмой решительностью.

«Что ж, — думал Дмитрий Саввич, торопливо укладывая в докторский баул инструментарий, лекарства, вату, бинты, — поглядим, о ком так печется Маркел».

То, что увидел Дмитрий Саввич, было сверх всяких ожиданий. Он не поверил своим глазам. Все это представлялось чем-то сверхъестественным, невероятным. И этот запыленный, перевитый паутиной чердак, будто выплывший из далеких детских снов, наполненных причудливыми и страшными видениями, от которых младенцы вскрикивают и просыпаются по ночам. И сам Громов — бородатый, изможденный, лежащий на старом тюфяке и прикрытый овчиной.

— Артем Иванович?..

В голосе Дмитрия Саввича — удивление, радость, тревога, недоумение.

Громов смотрел на пришельца блестящими, беспокойными глазами, словно изучая. Он и в самом деле пытался вспомнить, кто это. Наконец в памяти всплыло давнее: Кланины роды, главный врач больницы...

— А, доктор, — с трудом проговорил.

Тысячи вопросов готовы были сорваться с уст Дмитрия Саввича. Но это потом, потом. А сейчас...

Он почти механически, по привычке, выработанной годами, коснулся рукой его лба, откинул овчину, начал развязывать затянутый на груди узел. Свет пробивался лишь сквозь узкое слуховое окно да в щели между черепицей. Пришлось довольствоваться полумраком. Дмитрий Саввич склонился над раной, снял с нее какие-то листья.

— Что это? — сердито спросил у Маркела.

— Жинка прикладывала. Подорожник.

Дмитрий Саввич обрабатывал воспалившуюся, покрытую гнойными выделениями рану.

— Сколько он тут лежит?

— Да уже...

— Почему сразу не позвали?! — возмутился Дмитрий Саввич. Но тут же добавил: — Ах, да, понятно... — Он делал перевязку и ворчал, и сердился: — Разве что увидишь в этой темени? А стерильность? От одной овчины задохнуться можно.

— Овчина хорошая, — оправдывался Маркел. — Новая...

Артем только невероятным напряжением воли сдерживал себя, чтобы не стонать. Крупные капли пота оросили его лоб.