Гагаи том 1

— Вот тебе моя откровенность, Дмитрий Саввич, — помедлив, продолжал он, — Трудно. Ой, как трудно. Ходишь и не знаешь, откуда беду ждать. Слышал небось, кто-то стрелял в меня. Понимаю, не Сбежнева — старосту хотели убить. А мне-то от этого не легче... И гитлеровцы накроют — не поздоровится. Наши придут — тоже спросят. Придется давать ответ. Вон какие заковыки. Одному не выдержать. На Громове я тебя проверил. Вижу, не робкого десятка. Може, друзей отыщем. Мальчишки, и те листовки пишут. Афоньки Глазунова сынка как-то приметил. Листовку цеплял.

— И не сняли?

— Зачем снимать. Правда в ней написана. Людям правда нужна... Теперь уже кто-то на машинке печатает. Фальге сегодня совал их Дыкину под нос. Значит, есть смельчаки. Найти бы их да вместе... А?

— Знаете, Маркел Игнатьевич, я подумаю, — медленно проговорил Дмитрий Саввич, — Но ваше предложение так неожиданно...

— Эх ты, — Маркел досадливо поморщился. — Сказано, не умирал под Джанкоем от ран, не поливал родную землю своей кровью. Разве в таком деле голова советчик? Сердце.

Конспирация обязывала Дмитрия Саввича хитрить. К тому же крутоярским старостой заинтересовался обком. Очевидно, и окончательное решение будет исходить от него. Каким оно будет, теперь уж Дмитрий Саввич не сомневался. Очень кстати оказался невидимый свидетель этой исповеди. Но предложение Маркела и в самом деле было для него неожиданным.

— Вы не обижайтесь, Маркел Игнатьевич, — сказал Дмитрий Саввич. — Ведь я сугубо мирный человек. Я не могу так сразу.

Маркел поднялся, шумно вздохнул:

— Ну, что ж. Думай.

27

В дни наступления фашистских войск многие группы патриотов, оставленные для подрывной работы в тылу противника, были разгромлены. К тому же подполье несло урон, пока не было преодолено старое, довольно прямолинейное представление о партизанской борьбе, вынесенное еще с времен гражданской войны. Год оккупации показал, что в условиях степного края невозможна деятельность партизанских отрядов. Интересы дела заставили менять тактику, приспосабливаться, идти на производство, в местные органы оккупационной власти. Не всякий, кто был у захватчиков на службе, являлся врагом своего народа. Так же, как не каждый, кто уходил от сотрудничества с ними, был патриотом. Об этом не раз говорил Дмитрию Саввичу Мозговой.

Именно это пришлось втолковывать Семену. Конечно, Дмитрий Саввич мог просто приказать ему работать вместе с крутоярским старостой. Но важнее было доказать, как неуместна в их деле горячность, поспешность. И то, как важно внимательно присматриваться к людям, а не судить о них по первому взгляду. Не выносить свой приговор, руководствуясь лишь предубежденностью.

Трудно было Семену все это понять."Еще когда казнили Алексея Матющенко, он мысленно поклялся разделаться с Недрянко, Гришкой Пыжовым, Сбежневым... И ведь стрелял в Маркела. А оказывается, замахивался на своего единомышленника. Более того, на человека, которому было вдвойне тяжелей, чем ему, Семену.

Уяснив же, какой опасности подвергает себя Маркел, проникнув в стан врага, Семен с присущей ему увлеченностью говорил Фросе:

— Вот это да-а! Вот это — мужик! Представляешь?! Под самым носом у фрицев орудует. Теперь в нашу тройку войдет. Дмитрий Саввич распорядился. Будем вместе работать.

Для Фроси это тоже было неожиданностью. Однако она тут же вспомнила что-то, закивала.

— Угу, вот почему он не тронул Леньку Глазунова... — И к Семену: — Скоро на железную дорогу перейдешь?

— Пока не получается. Тракторист. Такие им не нужны. В бригаде коммунальников кантуюсь за старшего куда пошлют, — невесело пошутил.

Фрося устроилась уборщицей на вокзале. Следит за чистотой в помещениях, подметает перрон. В старой одежде, больших Андреевых ботинках, с лицом умышленно испачканным, вечно с метлой в руках, она, кажется, достигла желаемого. На нее почти не обращают внимания.

Ну, а вечером Фрося преображается. Спешит на встречу с Семеном передать добытые сведения о продвижении по железной дороге грузов и войск. Даже номера и названия воинских частей умудряется узнавать, станции назначения.

Раз увидели их вместе, второй, третий... и пошло по Крутому Яру: «Фроська мужа забыла. С Семеном таскается». Одни злорадствовали, мол, вот они, нынешние свадьбы. Будь венчанная, небось подумала бы, брать ли на себя такой грех... Другие относились к этому снисходительно. Дескать, что же ждать у моря погоды. Может быть, того мужа уже и в живых нет... Были и вовсе бесшабашные, со своими взглядами на жизнь: «А чего теряться? Война все спишет».

Молва больно ранила Фросю. Она не боялась того, что, возвратившись с войны, Андрей поверит навету. Ей было неприятно чувствовать себя без вины виноватой.

Не легче было и Семену. Он не относился к людям сильного характера. Не мог раз и навсегда вырвать из сердца свою неудавшуюся любовь.

Попытка убежать от нее ни к чему не привела. Это чувство продолжало в нем жить, и когда уехал из Крутого Яра. Потом их свела общая борьба. И прежняя любовь вспыхнула в нем с новой силой. А он должен ее убивать, убивать, убивать...