— От золотой человек! — воскликнул полицай. — Не то цто эта цертова баба, старая перецница... У меня ж короста. По пути зашел врацу показаться, а она...
— Что же вы, господин Каргин, сразу не сказали? — Дмитрий Саввич засуетился, словно перед ним был не обыкновенный полицай, а по меньшей мере старший офицер. — Я ее накажу. Непременно накажу.
— Уцить надо, — самодовольно проговорил Каргин, показывая врачу руки.
— Да, чесотка, — подтвердил Дмитрий Саввич.
— У меня вся тела такая. Цешется — спасу нет.
— Лечиться надо, господин Каргин. Пропишу вам серную мазь. Натретесь ею. Три дня походите в одном и том же белье. Потом помоетесь, смените одежду, постель... — Дмитрий Саввич давал наставления, а сам мучительно думал, как, каким образом выручить Маркела. Он понимал: лишь случай свел их с предателем, еще не успевшим побывать в полиции. И Дмитрий Саввич знал: этот счастливый для них случай никак нельзя упускать. Вот только что же предпринять?.. — Заразу надо уничтожить, — сказал он, кинув беглый взгляд на Семена. — Мазь сейчас вы нигде не найдете, — это уже полицаю. — Но для вас, господин Каргин, мы постараемся сделать все, что можно.
Впрочем пациент не очень прислушивался к тому, что говорил врач. Его больше занимало сказанное Семеном.
— Так то верно, цто крест прицитается? — переспросил он. Тут же возбужденно добавил: — От наши оци выряцат! Тогда уж я развернусь, покажу, на цем свинья хвост носит! — И к Дмитрию Саввичу: — Мне бы в цистые руки крест полуцить. Вылецишь?
— За мной дело не станет, — уверил его Дмитрий Саввич.
— Все это, конечно, хорошо, — поняв его, заметил Семен. — Да вот я думаю, как помочь вашему пациенту получить то, что ему полагается. Очевидно, подтверждение потребуется.
— Цто-цто? — заволновался полицай, который уже считал награду своей, вовсе не подозревая, что между его собеседниками происходит свой, понятный только им разговор: — Какое подтверждение?
— Вот ты говоришь, будто подстрелил разведчика, — стал объяснять Семен. — А кто видел?
— Старосту поклицу, — не задумываясь, выпалил полицай. — Сбежнева. Есть же у вас такой? Я бумаги его цитал. И вруцил ему задержанного. Потому как к куму цимциковал — на свежину и самогонку.
— Ладно, ладно, — прервал его Семен. — Меня подробности не интересуют. А вот со Сбежневым встретиться — это идея. — Семен незаметно подмигнул Дмитрию Саввичу. — От нас он не уйдет.
— Одобряю, — отозвался Дмитрий Саввич. — Желаю удачи.
А Семен уже говорил полицаю:
— Прихватим с собой Сбежнева. Пусть подтвердит. Пусть расскажет, как оно было, самому Фальге...
...Но не у Фальге продолжался начатый в больнице разговор. Полицая скрутили в Маркеловой доме, скрытно вывезли к байрачку, сбросили с линейки.
— Ишь, шелудивый пес, чего захотел! — продолжал возмущаться Семен. — Крест ему фашистский понадобился! В «чистые» руки! Не будет и деревянного креста, сволочь!
— Именем Союза Советских Социалистических Республик, — внятно говорил Маркел, — изменник Родины, предатель, фашистский холуй, полицай Каргин приговаривается к расстрелу. Смерть фашистским оккупантам и их пособникам!
Выстрел оборвал крик полицая.
29
Листовки лежали на столе перед Дыкиным. Их сорвали со стен домов, с заборов полицейские, обходившие утром свои участки. Листовки были отпечатаны на пишущей машинке под копирку и гласили: «Дорогие товарищи! В районе Сталинграда завершено окружение большой группировки немецко-фашистских войск. Идут успешные бои по ее уничтожению. Трехсоттысячная армия Паулюса в огненном котле. Близится время расплаты гитлеровцев за содеянные злодеяния на Советской земле. Будет и на нашей улице праздник! Смерть фашистским захватчикам!»
Впервые Дыкин почувствовал тревогу. Она вползла в него с мыслью о том, что гитлеровцам не удастся сломить сопротивление советских войск. Поражение под Москвой. Теперь — Сталинград... А дальше что? Хваленые, непобедимые... Оказывается, и они могут проигрывать сражения? Неужто побегут? Нет-нет. Одна-две неудачи еще ничего не значат.
Дыкин смотрел на листовки и все больше свирепел. В его владениях снова чрезвычайное происшествие. Еще недавно Фальге распекал его за листовки, в которых рассказывалось о крупнейшей диверсии на транспорте. А теперь вновь появились эти крамольные листки с наполовину забитой буквой «р». Опять кто-то невидимый мутит народ. И снова Фальге будет размахивать листовками у его носа, и материться, и кричать, что ему, Дыкину, не полицией ведать, а сторожить покойников. Того и гляди, к врагам рейха причислит.
Да, с Фальге у него не совсем гладкие взаимоотношения. Фальге не без основания считает, что он, Дыкин, обманул его, вместо того чтобы разделаться с Пыжовой, попытался сделать ее своей наложницей. Дыкин понимает, что тогда Фальге не мог потребовать от него объяснения, так как сам без каких-либо условий отдал ему эту коммунистку. Менять свое решение Фальге не стал, заботясь о собственном достоинстве. К тому же, видимо, считал, что не так уж и плохо, если большевичка будет жить с представителем оккупационной администрации. Пусть, мол, все видят.