Гагаи том 1

Артем закрыл глаза. Во всем теле — необыкновенная слабость. Пока шел к своим, голодал. А теперь еще потерял столько крови... С закрытыми глазами ему было легче. И волноваться нечего, если лежит здесь, в этом убежище. Очевидно, попал к друзьям, которые не оставят его в беде.

Потом послышалось тяжелое дыхание.

— Ты, Зосим, покарауль внизу, — раздался знакомый голос. — Если что, дашь знать.

Артем уже не сомневался — это был Маркел. Значит, никто его не отбивал и он по-прежнему в руках предателя...

Маркел принес миску гречневой каши с молоком, приподнял Артема, подложив под спину какие-то узлы, сказал:

— Ешь.

Это было уже слишком! Позволить играть собой?!

— Слушай, Сбежнев, не знаю, что ты затеял, но на мне зубы обломаешь, — заговорил Артем, не прикасаясь к еде. — Лучше сразу кончай эту карусель.

Маркел, сутулясь, навис над Артемом, уставился в темный угол чердака.

— Так вот, товарищ Громов, — медленно, тяжело заговорил он, — дело прошлое, а десять лет я по твоей милости за здорово живешь отсидел. — Боль, обида уже перегоревшие, временем сглаженные, но еще не забытые, звучали в его словах. — Безвинно врагом назвали, товарищ Громов, скалечили жизнь...

Артем попытался прервать его, что-то сказать. Но Маркел предостерегающе поднял руку:

— Твою речь уже слышал. И тогда, как со двора свозил, и вчера. «Сволочь» я для тебя и «продажная шкура». Это с твоей колокольни. Теперь с моей послушай. Вышло ведь наоборот. Пришел я из допра, а мне и говорят: «Громов — сука, враг народа». И такая злость против тебя поднялась! Умышленно, думаю, честных людей, красных бойцов гражданской войны за решетку спроважирал. Казалось, попадись мне тогда под руку, не знаю, что и сделал бы... А поразмыслил, вроде бы правильно ты действовал. Интересы народные защищал. Конечно, как такую мину подклали те негодяи да хитро замаскировали, поди докопайся до истины. По всем статьям выходило сажать Маркела Сбежнева.

Артем настороженно следил за рассказом Маркела, и веря, и не веря ему.

— Так ведь...

— Лежи, лежи, — оборвал его Маркел. — Слушай, коли уж вызвал на откровенность... Так ото я прикинул и так, и этак. Нет, думаю, не может Громов врагом быть. Не иначе — ошельмовали. Мне это в голову пришло — потому как на себе испытал... И вот свела жизнь. Вижу, такой же. Непримиримый. «Сволочь» я в твоих глазах. «Немцам продался»... А мне, может быть, те слова самая большая приятность. Ты лаешься, а я думаю: «Какой же враг народа вот так, и в хвост и в гриву, будет поносить немецкого старосту? Выходит, не ошибся, когда решил, что не может Громов быть врагом». Иначе отвез бы тебя, товарищ Громов, к Недрянко... Это я все о вере. Против меня были вон какие улики! А веры мне — ни на грош. И загремел Маркел Сбежнев...

«Мы, кажется, оба не ошиблись друг в друге, — непримиримо думал Артем. — Как же, о вере повел разговор. Что ж, теперь он, Артем Громов, знает, как могут заводиться дела. Сам пострадал безвинно. Но это еще не значит, что не было и нет настоящих врагов. Вот и ты, Маркел. Как тебя понять? Какими соображениями руководствуешься, не выдавая меня властям? Чего стоят все твои заверения, если пристроился старостой? Может быть, и сохраняешь меня для того, чтобы потом сыграть на этом, реабилитироваться?..»

А Маркел, словно догадываясь, какими мыслями занят Громов, продолжал:

— Вот и сейчас волком смотришь...

— Как же на тебя смотреть, если немцам служишь?

Маркел крякнул, поднялся.

— Что тебе на это сказать, товарищ Громов? Дураком обозвать? Вроде неприлично. Как-никак партейным секретарем был... Перед самим собой чистым хочу остаться, перед властью Советской. А как ты обо мне думаешь или кто другой — плевать. — Уже от лаза, спускаясь вниз, добавил: — Лежать придется здесь, в дом много люду ходит. Если что понадобится, перекажешь через хлопца.

Сложными были у Зосима отношения с отцом, очень трудной — любовь. Он уже знал, что погорячился, обвинив его в предательстве. Но не фашистам служит отец. По всему видно — не фашистам. И чувствовал Зоська, как отцу тяжело. А возвратиться не мог. Что-то не пускало его. Стыд? Сознание своей вины?..

Зато когда отец сам приехал за ним, Зоська сразу же укатил, чем немало удивил и огорчил своего дружка Леньку Глазунова. Конечно, Ленька не слышал, что говорил отец Зосиму. А он сказал: «Ты мне нужен, Зосим. Очень нужен...»

Через несколько минут Зосим уже был на чердаке отцовского дома...

Было — ненавидел, презирал Зосим отца, а теперь гордится им. Партизана прячет. Значит, сам как подпольщик. И он, Зосим, помогает отцу. Ему теперь не стыдно в глаза ребятам смотреть.

Эти дни Зосим не выходил из дома. За раненым ухаживает. А ему все хуже, горит весь. Мать уже травы какие-то прикладывала — не помогает. Теперь и ночью приходится Зосиму дежурить. С ног сбился, Леньке, прибежавшему узнать, что же произошло, почему Зоська уехал с отцом,сказал:

— Понимаешь, сестренка заболела...

Его так и подмывало рассказать все дружку. Пусть Ленька узнал бы, что никакие они не предатели. Однако не мог этого себе позволить. Поклялся молчать.

— А ты что, доктор? — спросил Ленька.